Добавить в моё избранное
68 мин, 15 сек 13997
Изуродованные застарелыми ожогами щеки его заросли щетиной, и она совершенно седая.
Раньше он командовал тоттен-штаффелем, а теперь, списанный по ранению, заведует Ангаром.
Сжимая початую ромовую бутылку в стальной клешне на паровом движке (протез не из дешевых, но из-за заслуг Ветчины, военное министерство в кои-то веки расщедрилось), он сипит на нас:
— Вы хорошие ребята. Только запомните — всех победить невозможно. Смотрите не расшибите себе башку»…
Спасибо тебе, Папаша. Мы постараемся.
Я провожаю Витольда до выхода, сажаю на извозчика.
Сам уже слегка пьян, а мне еще предстоит важное дело. Оставляю кафе на Разилу. Он у меня в штате — главный специалист по безопасности.
Это дюжий парень из Словоярских крестьян. Тех самых, что прославлены своим высоким ростом, лихим нравом и тем, что сплошь заросли, как медведи, густым бурым волосом.
Говорят, словояры у себя на родной сторонке разгуливают по лесам голышом и обходятся четырьмя словами: «гыыы», «ололо», «аррр» и «водка».
Мой Разила на соплеменников мало похож, изъясняется по-городскому, порой почти изысканно, одет в отличный костюм, чисто выбрит, благоухает одеколоном. Только беспорядочная прическа, густые баки на щеках и красная шелушащаяся от постоянного бритья кожа на лбу и скулах указывают на его корни.
Еще одна деталь, выдающая его плебейское происхождение — привычка отставлять мизинец, опрокидывая рюмку. А после, с шумом выдохнув, смачно утирать толстые губы накрахмаленным манжетом.
— Ну как, босс, — спрашивает Разила. — Разобрались вы со своими бабами, ы-ы?
В интонации его нет и намека на пошлую шутку. Сказав то, после чего другой бы подмигнул и ухмыльнулся, Разила смотрит на меня своими ясными серыми глазами. Он спрашивает с искренним интересом и заботой. Всегда говорит то, что думает.
— Это не так просто, Разила.
— Там, откуда я родом, — басит он. — Все решается очень просто, босс. Женщина сама выбирает — кто ей по нраву. И ежели сумеет одолеть молодца в схватке — знамо им суждено быть вместе вовек.
— Эх, Разила…
— ыыы, босс?
— Хороший ты парень. Смотри не…
Разила смеется, показывая острые белые зубы. Он обожает демонстрировать мне свою осведомленность по части всяких характерных фразочек, которыми я поучаю свой персонал и приятелей:
— Знаю-знаю, босс, — ревет он. — Всех-то одолеть невмочно! Смотри, Разила, не расшиби свою тупую волосатую башку, ыыыы!
Я хлопаю его плечу, улыбаюсь, поправляя меховой воротник пальто, выхожу за вращающиеся стеклянные двери.
(С)ильвия
Сегодня на верхнем этаже «Сада расходящихся Т» мы чествуем нашего гения Леву Карпоффа. Наконец защитился на доктора мортомеханики.
Событие выдающееся.
Надо сказать, что для героя дня доктора Карпоффа, гордости Имперского Изыскательного Департамента, эта докторская далеко не первая.
В 17 защитился по некромномике, в 18 — докторская по научному спиритуализму, в 22 отхватил Именной Грант и Благодарственный Титул от Императора.
В Департаменте у него давно уже свой кабинет — крохотная комнатушка с видом на проспект Сирена-Ордулака. Наряду с чертежными досками и шкафами, забитыми стопками пыльных папок (непременный гриф «Мантикора» — строго секретно) в ней есть чудесный механизм — множительный аппарат. Благодаря этому «множителю» Яр-Инфернополис и познакомился с пьесами мистера Смеха.
Несмотря на свой юный возраст, Карпофф уже совершенно похож на сумасшедшего профессора из дешевых романов. Рыжие волосы всклокочены на манер Разилы и его диких соплеменников, на конопатом носу — круглые очки. Одет в традиционный для научной интеллигенции твидовый пиджак, под ним — вязаный жилет с танцующими оленями. На облике нашего Гения, в особенности на этом легендарном «оленьем» жилете, Витольд с удовольствием оттачивает свое остроумие.
Карпофф, впрочем, за словом в карман не лезет. При всей его страсти к точным наукам, перечитал такое количество художественной литературы (включая запрещенную цензурой) и столь частый гость в синематографических салонах, что свободно поддерживает разговор на любую тему, засыпая собеседника специфическими терминами в диапазоне от сленга тарчахских контрабандистов до тонкостей рубберского художественного бисеро-шрамирования.
— Я пью за своего героя! — горланит Витольд потрясая кубком пунша. — Чтобы в дополнение к очередной докторской степени он нашел себе девушку, наконец! Такую же умную, как ты, Лео! И чтобы она так много времени проводила в библиотеках, что с ее близорукостью невозможно было заметить этих твоих гребаных оленей!
— Спасибо, мессир Хохотунчик! Ты мой кумир! — орет в ответ Карпофф. — Господа… За некрократические ценности — ДО ДНА!
Рядом со мной у стойки скрежещет жвалами (он так смеется) Грегор, мой адвокат.
Раньше он командовал тоттен-штаффелем, а теперь, списанный по ранению, заведует Ангаром.
Сжимая початую ромовую бутылку в стальной клешне на паровом движке (протез не из дешевых, но из-за заслуг Ветчины, военное министерство в кои-то веки расщедрилось), он сипит на нас:
— Вы хорошие ребята. Только запомните — всех победить невозможно. Смотрите не расшибите себе башку»…
Спасибо тебе, Папаша. Мы постараемся.
Я провожаю Витольда до выхода, сажаю на извозчика.
Сам уже слегка пьян, а мне еще предстоит важное дело. Оставляю кафе на Разилу. Он у меня в штате — главный специалист по безопасности.
Это дюжий парень из Словоярских крестьян. Тех самых, что прославлены своим высоким ростом, лихим нравом и тем, что сплошь заросли, как медведи, густым бурым волосом.
Говорят, словояры у себя на родной сторонке разгуливают по лесам голышом и обходятся четырьмя словами: «гыыы», «ололо», «аррр» и «водка».
Мой Разила на соплеменников мало похож, изъясняется по-городскому, порой почти изысканно, одет в отличный костюм, чисто выбрит, благоухает одеколоном. Только беспорядочная прическа, густые баки на щеках и красная шелушащаяся от постоянного бритья кожа на лбу и скулах указывают на его корни.
Еще одна деталь, выдающая его плебейское происхождение — привычка отставлять мизинец, опрокидывая рюмку. А после, с шумом выдохнув, смачно утирать толстые губы накрахмаленным манжетом.
— Ну как, босс, — спрашивает Разила. — Разобрались вы со своими бабами, ы-ы?
В интонации его нет и намека на пошлую шутку. Сказав то, после чего другой бы подмигнул и ухмыльнулся, Разила смотрит на меня своими ясными серыми глазами. Он спрашивает с искренним интересом и заботой. Всегда говорит то, что думает.
— Это не так просто, Разила.
— Там, откуда я родом, — басит он. — Все решается очень просто, босс. Женщина сама выбирает — кто ей по нраву. И ежели сумеет одолеть молодца в схватке — знамо им суждено быть вместе вовек.
— Эх, Разила…
— ыыы, босс?
— Хороший ты парень. Смотри не…
Разила смеется, показывая острые белые зубы. Он обожает демонстрировать мне свою осведомленность по части всяких характерных фразочек, которыми я поучаю свой персонал и приятелей:
— Знаю-знаю, босс, — ревет он. — Всех-то одолеть невмочно! Смотри, Разила, не расшиби свою тупую волосатую башку, ыыыы!
Я хлопаю его плечу, улыбаюсь, поправляя меховой воротник пальто, выхожу за вращающиеся стеклянные двери.
(С)ильвия
Сегодня на верхнем этаже «Сада расходящихся Т» мы чествуем нашего гения Леву Карпоффа. Наконец защитился на доктора мортомеханики.
Событие выдающееся.
Надо сказать, что для героя дня доктора Карпоффа, гордости Имперского Изыскательного Департамента, эта докторская далеко не первая.
В 17 защитился по некромномике, в 18 — докторская по научному спиритуализму, в 22 отхватил Именной Грант и Благодарственный Титул от Императора.
В Департаменте у него давно уже свой кабинет — крохотная комнатушка с видом на проспект Сирена-Ордулака. Наряду с чертежными досками и шкафами, забитыми стопками пыльных папок (непременный гриф «Мантикора» — строго секретно) в ней есть чудесный механизм — множительный аппарат. Благодаря этому «множителю» Яр-Инфернополис и познакомился с пьесами мистера Смеха.
Несмотря на свой юный возраст, Карпофф уже совершенно похож на сумасшедшего профессора из дешевых романов. Рыжие волосы всклокочены на манер Разилы и его диких соплеменников, на конопатом носу — круглые очки. Одет в традиционный для научной интеллигенции твидовый пиджак, под ним — вязаный жилет с танцующими оленями. На облике нашего Гения, в особенности на этом легендарном «оленьем» жилете, Витольд с удовольствием оттачивает свое остроумие.
Карпофф, впрочем, за словом в карман не лезет. При всей его страсти к точным наукам, перечитал такое количество художественной литературы (включая запрещенную цензурой) и столь частый гость в синематографических салонах, что свободно поддерживает разговор на любую тему, засыпая собеседника специфическими терминами в диапазоне от сленга тарчахских контрабандистов до тонкостей рубберского художественного бисеро-шрамирования.
— Я пью за своего героя! — горланит Витольд потрясая кубком пунша. — Чтобы в дополнение к очередной докторской степени он нашел себе девушку, наконец! Такую же умную, как ты, Лео! И чтобы она так много времени проводила в библиотеках, что с ее близорукостью невозможно было заметить этих твоих гребаных оленей!
— Спасибо, мессир Хохотунчик! Ты мой кумир! — орет в ответ Карпофф. — Господа… За некрократические ценности — ДО ДНА!
Рядом со мной у стойки скрежещет жвалами (он так смеется) Грегор, мой адвокат.
Страница
8 из 21
8 из 21
