Хут

Василь удивлённо разглядывал ещё не успевшее остыть за ночь пепелище, которое чёрной дырой зияло на месте самого первого дома. От чёрных, обвалившихся останков в небо то там, то тут поднимались едва заметные струйки дыма. Снег вокруг пожарища был утоптан множеством ног. То там, то здесь виднелись ледяные пятна — всё говорило о том, что совсем недавно жители деревни боролись с огнём, но так ничего и не смогли поделать. Теперь тут было безлюдно. «А ведь Ганна сказала, что Катька в бреду видела меня в Малой Зимнице на пожаре. Я и колесо какое-то в руках держал, — удивленно вспомнил Василь Блин, — Не соврала, значит, Мария. Только что к чему?».

Привязав Рябую к стоящему у самой обочины дереву, Василь направился в сторону пожарища — с одной стороны ему было просто любопытно поглазеть на случившееся, а с другой мало ли чего не осталось после пожара, что сгодится в хозяйстве. У людей, конечно, горе и пользоваться этим нехорошо, но раз тут была вся деревня, уж наверняка ничего путного не оставили…

Не дойдя совсем немного до кромки пожарища, Василь неожиданно споткнулся о какой-то предмет, зарытый в снег. Расчистив снег руками, Блин извлёк из него… колесо от телеги. Почти такое же, какие были в его повозке. «Вот и колесо! Не соврала Катька. И вправду есть что-то в этом гадании. Как в воду глядела!», — удивлённо подумал Иван и, позабыв, что хотел осмотреть пожарище, побрёл к своей телеге, продолжая очищать от снега и разглядывать найденное колесо.

Бросив колесо под рогожу, которой была укрыта телега, Василь ещё раз оглянулся на пожарище и поехал прямо к ловчему.

Крюк уже поджидал его дома.

— Здорово, Иван! — поприветствовал хозяина вошедший в хату Василь.

— Здорово, Василь. Проходи, поешь с дороги. Лисьи шкуры уже готовы — как раз двадцать пять штук. Посидим, а там и поедешь — вон моя жинка сколько наготовила, — хозяин сразу же пригласил Василя к столу.

— Добра, — охотно согласился Василь и, сбросив кожух на лавку, окинул взглядом стол.

Стол был знатный — в одном чугунке дымилась каша, из другого доносился аппетитный запах какой-то дичи, рядом стояла большая глиняная миска с квашеной капустой, хлеб, а в самом центре красовалась зелёная бутыль самогона.

— Да у тебя стол, как у пана! — заметил Василь. — Хорошо вы тут живёте.

— Дык и ты не плохо — наверное, Ганна за то, что бабой бывает, немало в дом носит? — довольно улыбнулся Иван, которому понравилась похвала гостя.

— Что есть, то есть. Да только это хорошо, что земля у меня есть, да Ганну бабой то туда, то сюда кличут. А народ-то того — хлеб кончается. Того гляди, скоро хлеб чёрт-ти из чего печь начнут. И землю Старжевский у многих забрал — треть Ректы в безземельных бобылях, у соседей работают, да за других на панщину ходят. С того и живут.

— И у нас то же самое. Половина Зимницы в землянках живёт. Да и огродники все в основном — только так, для себя и сажают, да где с того прокормиться. А земля у меня, да ещё человек у пятнадцати есть, вот и всё, — перестав улыбаться, кивнул Иван. — Хорошо ещё, что под Россию пошли — уж мочи не было под ляхами. Помнишь, как ещё при Польше лет десять назад люди от голода мёрли. Беднее белорусов, наверное, и нет никого.

— Это уж точно. Я в Малороссии под Полтавой был. Вот там живут — ни чета нашему. Землянки так, только кое-где встречаются, а так белые, мазанные известью хаты с соломенными крышами. Тепло летом, хорошо. И чего только не растёт — и яблоки, и груши, и ягоды разные. И земля почти у всех есть. Там в сёлах и хуторах не то, что бобылей безземельных, даже огородников не встретишь.

— Зато леса и зверья у них, говорят, мало. Да и лесной ягоды, и грибов меньше. А ведь я только от охоты и живу. Кабы не лес — тоже сидел бы на мякине да отрубях! Ну, садись — не стой. Давай по чарочке перед едой.

— Давай, Иван. Давно не видались.

Крюк и Блин молча перекрестились на висевшую в углу икону, затем Иван окрестил стол, и приятели, наконец, уселись.

После первой чарки тут же выпили по второй. Беседа пошла значительно веселее.

— А что это у вас хата крайняя сгорела — пожар был? — вспомнил Василь.

— Ещё какой пожар! — кивнул Иван и налил третью чарку. — Давай ещё по одной.

— Давай! — кивнул Блин и быстро опрокинул чарку в рот.

Ему не терпелось узнать про пожар.

— Никто и не видал, как всё загорелось. Когда я прибежал, всё занялось так, что трудно даже было подступиться. Конечно, народ тушил — воду и из колодцев таскали, и снегом забрасывали. Да куда там — всё дотла сгорело.

— А чья хата то?

— Степана Микулича. Был безземельным бобылём, а тут за три года сначала в огородники выбрался, а потом и вовсе землю прикупил. И так ему везло — столько зерна в этом году взял, что половина Зимницы столько не намолотила. Гроши завелись. Говорят, что даже хотел выкупиться у Старжевского на волю.