Запыление

Конечно, её вины в этом самоубийстве не было, все дело было в гнилом мировоззрении её бывшего парня. Но Аня чуть тоже с собой не покончила. Сходила в церковь. Исповедовалась. Поставила ему свечу. И все равно… в какую-то апатию ушла. Но о своем уходе не жалела.

А после дружки повесившегося стали названивать ей с угрозами. Медленно сводили её с ума. Доводили до истерики. Грозились расправой. Их целью было доведение Ани до суицида. Но после они решили, что это будет слишком легким наказанием. А вот то, что мы видели несколько минут назад на экране, было бы полноценной местью. Так бы они оторвались по полной… зверюги… Они поймали её тогда, когда она уже купила снотворное. Она хотела убить себя. Но ей не дали уйти легко. Её разодрали на части. Как… как Тузик грелку.

Наташа на какое-то время смолкла, опустила голову. Зал задержал дыхание и не спускал с неё глаз. «Продолжай, люди ждут», — подумала она.

— Была ли в чем-то виновата моя подруга? Нет. Если бы она знала последствия… Если бы она знала чем все это кончится, то она попыталась бы избавиться от своего парня более тактично… но она, простите за слово, просто отшила его. Грубо и радикально. А он взял да вздернулся. Аня такого не ждала. Еще больше её потрясло содержание предсмертной записки: «во всем вините, естественно, мою бывшую девушку, разбившую мое сердце». Бла-бла-бла. Сопли до пола. Простите, ваша честь.

Почему она была виновата? Стоп. Я неправильно сформулировала риторический вопрос. Почему убийцы посчитали её виноватой? Да, она ушла от него. Но за это не убивают. Она имела полное право уйти, она ему не заложница. Он повесился, это было его преступление. Его грех. Но ведь и Иисус был лишен жизни за чужие грехи. Вот и Аня была убита за идиотскую выходку своего бывшего…

А у собак свои законы. Их главный закон таков: если пролилась кровь, надо пролить её еще раз. Кровная месть. Даже если кто-то покончил с собой, надо мстить. А кому именно? Тому, кто поближе к причине самоубийства. В данном случае это была Аня. Она и была выбрана виновницей. Пусть она не имела умысла, пусть не желала смерти своего парня, её должно было убить. Собаки не могут обойтись без грызни, даже если кто-то вешается. По их собачьей морали, виновных нет только тогда, когда человек гибнет естественной смертью. В иных случаях надо найти «виновника», и разорвать его. Вот и все. Вот и все мотивы наших подсудимых. Вот и вся сказка.

Самоубийство Аниного парня не было причиной к её убийству. Оно было поводом. Она ни в чем не виновата. А еще этим ребятам захотелось зубки поточить… И, плюс к тому, заснять на камеру та-а-а-кое зрелище! Не удержались…

Вот, в общем-то, и вся история. Почему вам она кажется такой жуткой? Ведь суд установит, что убийство было простым. Ну, с парой отягчающих обстоятельств. Но все равно — простое. Все, что возмутило вас, граждане зрители, это видеоролик. Но не кажется ли вам, что таких же убийств — по всей России сотни в день? Просто не каждое снимают на камеру. А убийство Ани самое что ни не есть простое. Мало ли убивают человек ногами, пиная их толпой? Нет, немало. Сердца наши зачерствели. Если бы Анино убийство не сняли на камеру, кто-нибудь бы так возмутился, как возмущаются сейчас? Пришли бы представители прессы? Готовили бы материал в газету?

Как ни страшно это признавать, это убийство — простое. Обыкновенное. Оно все равно страшное? Значит, все подобные убийства по России так ужасны, просто при таких убийствах не всегда оказываются «сам себе режиссеры». Вот и все. И наша сегодняшняя история ужасает своей простотой и повседневностью. Я свободна, ваша честь?

Судья обернулся на Лоренца, потом на Воронина. Они кивнули. Судья дунул себе в усы, сказал Наташе:

— Что ж, присаживайтесь на свое место.

Разбирательство продолжалось недолго. Всем — и судье, и прокурору, и даже адвокату, была очевидна вина убийц. Но Лоренц не переставал держать на лице уверенную улыбку, он сидел с довольным лицом, будто посетитель ресторана, который слушает заказанную им музыку. Один только Лоренц улыбался в зале. Один только Лоренц имел приподнятый вид.

Начались судебные прения. Наташа не слушала. Прокурор произносил свою обвинительную речь, которую так старательно репетировал несколько дней. Что он говорит? Стандартные слова, которые не выражают и малейшей толики всего ужаса происшедшего. Закон не позволяет ему говорить лишнего. «И я готов дать им сто, двести, триста лет лишения свободы, я готов дойти до любого абсурда, лишь бы успокоить общество, посадив этих антилюдей навечно. Но, увы, закон у нас иной. Им полагается не более двадцати лет. Они не убили десяток детей, они не взорвали самолет, они не предали Родину. Я не могу засадить их в тюрьму навеки. Наперекор мнению общества, мнению самого себя, я не могу дать Федорову более двадцати, и всем остальным — десяти лет. Увы, мне жаль. Таков закон», — говорил Воронин.

Операторы жадно снимали то Воронина, то подсудимых, то судью.