Русалкины дети

Анн не видел никого, с кем воспитывался, с тех пор, как уехал в Никорин Вал. Правду сказать, ему этого и не хотелось.

Он подошел к воротам и постучал. Ворота были совсем такие, как ему помнилось: черные, будто гнилые, но крепкие. Все та же кривая колючка торчала возле левого столба и все так же натекала под воротами продолговатая лужа. За двадцать лет никто так и не выровнял подъездную дорогу. Анн усмехнулся и постучал второй раз, громче.

— Иду уже, стукало неуемное! — послышалось в ответ.

Привратник был новый. Тот, старый, что любил гонять ребятню по двору палкой, сильно шепелявил.

Анну отчего-то было пусто и холодно — не так, как должно было быть. Он думал, что в Холмах ностальгия или гнев станут его спутниками, что памятные с детства места пробудят в нем какие-то чувства… Но ворота, хоть и знакомые, оставались просто воротами, также как и работа, которую предстояло сделать — просто работой.

«Может, и к лучшему», — решил господин Габрош.

Деревья, столпившиеся на склонах холма, тревожно шелестели; птичье щелканье и пересвист добавляли в эту симфонию живости и легкомыслия. В скрюченных ветках и тоненьких штрихах молодых листьев чудилось Анну сдержанное негодование бессильного, но все еще гордого старика. Он прищурил глаза, надеясь разглядеть прячущуюся за деревьями лесовку, но тщетно. Лес, еще по весне холодный и прозрачный, был безжизненным, как театральная декорация.

Мысль о том, что смешливая зеленоглазая лесовка, единственная искренняя подруга его детства, ушла из этих мест или, может быть, погибла, опечалила Анна. Он решил считать, что маленькая вздорная Соседка просто не желает показываться ему, взрослому, предпочитая общаться с каким-нибудь Анном нового поколения. Если, конечно, таковые еще остались.

Он постучал снова, уже раздраженно, повторяя про себя строку Учения: «Усердно трудящийся на благо мира скоро утешится». Ему хотелось, чтобы обещанное «скоро» наступило уже теперь, но разве Небо, исполняющее желания — слуга «русалкиному сыну»? Да пусть даже и офицеру Управления, все одно! Небо никому не служит, оно свободно от уз и обязанностей, а потому все служат ему.

— Да что ж за стукало такое?! — тут же откликнулись из-за забора, и правая половинка ворот отворилась.

— Здравствуйте, — сказал Анн. — Я приехал, чтобы поговорить с управляющим.

— Нету его, — недовольно буркнул карлик, исполняющий здесь роль привратника (будто никого лучше не нашлось!) и вознамерился было закрыть ворота, но Анн помешал ему.

— Моя фамилия Платт, — быстро сказал он и, потеснив карлика, вошел во двор. — Я Роман Платт, эрд Веннитский.

— Это должно меня удивить или испугать? — насмешливо поинтересовался карлик, глядя на него снизу вверх с непередаваемым нахальством.

— Разве вам не сообщили? — Анн вздернул вверх правую бровь. — Я приехал познакомиться со своим племянником, Никасом, ошибочно распределенным сюда. Я привез документы…

— Тише! — испуганно зашикал на него привратник, но поздно: узкие щели в стенах здания приюта, традиционно именуемые окнами, ощетинились светловолосыми детскими головками. Барак загудел, зажужжал, словно огромное насекомое, разбуженное неосторожным путником.

— Что ж вы… — привратник покачал головой. — Экая досада! Ну, выглядывайте своего ребятенка, ежели еще не зашибли с завидок. Что с них возьмешь? Зверье! Русалкины дети!

Господину Габрошу, блестящему офицеру Управления Внутренних Расследований, сейчас изображающему мелкопоместного дворянина, вдруг мучительно захотелось ударить карлика. Мерзкий урод только повторял то, что говорили все. Это не он запустил сказку, отравившую жизнь тысячам светловолосых мальчишек, виновных лишь в том, что не вовремя родились у своих легкомысленных матерей. Не он лишил их самого права на жизнь. Повторение чужой лжи не наказуемо, потому что нет для пересказчика верного способа отличить ее от истины. Да и тот, кто первым назвал подкидыша «русалкиным сыном» — разве мог он знать доподлинно, что лжет? «Нет вины на тех, кто не ведает», — так говорит Учение.

— Пройдите в столовую, — сказал карлик и махнул рукой. Анн послушно двинулся в указанном направлении.

Помнится, когда-то они, сидя в этой сырой столовой над окаменевшими черными лепешками, смеялись над позорным своим прозванием, не умея понять, что люди и впрямь будут сторониться их. Повзрослевший воспитанник приюта скрытен и лжив, он красит волосы и покупает свидетельство о рождении. Эдакое доказательство естественного происхождения.

Русалки, как и все Соседи, неразумны и не склонны интересоваться людьми. Бывает, что к людям тянет молодых лесовок — они часами могут слушать человеческую речь, не понимая ее смысла. Оттого они и любят играть с детьми в прятки и догонялки, аукаясь и перекликаясь. Им нравится звук человеческого голоса. Лесовок не травят и не гонят от человеческого жилья: взрослые им не интересны, детей они балуют и берегут.