Ешкин род

И уйти не смогла почему-то… Всё не давала ей покоя чудовищная птица. Не можно ей вопить там, где был Ешкин Род и где сейчас началась её новая жизнь. Чужая эта тварь!

— В лесу малые ребята схоронились, — сказала примолкшему Ушкану. — Уведём отсюда, как с дивом покончим.

— Полоумная! — вскричал Ушкан. — Супротив дива никто не устоит! Сожрёт нас, будто и не было!

— Кипчаков не больно-то сожрал, — возразила Ешка. — Да и огня, верно, боится. Знаю, что говорю… любую нежить только пламенем убить можно. Вот ты и пойдёшь с огнём на дива!

— Я?! — возопил Ушкан, позабыв о том, что нужно стеречься. — Ну уж нет! Мне жизнь дорога!

— Правду говоришь, что дорога? — тихо спросила Ешка.

Ушкан сразу отодвинулся подальше от полуночницы. Не ровён час набросится.

Вот попал так попал! Как кур в ощип. Уж лучше бы отказался идти с дядькой. Нет, польстился на лёгкую добычу, безнаказанное охальство… Сиди теперь тут между двух огней, выбирай, что лучше: смерть от дива или от укусов полуночницы.

— Из-за тебя я такой стала… — шепнула Ешка.

Насупленный Ушкан промолчал. Как же, из-за него. Сколько попорченных девок на свете, а ни одна, кроме Ешки, ночной нежитью не обернулась.

— Откуда тебе знать… — снова тихо молвила полуночница.

Ушкан чуть не подпрыгнул: нежить его мысли слушает!

— Верно, — ответила Ешка. — А сейчас раздевай кипчаков, тащи их одёжку сюда. Я в лесу ждать буду. Уж очень солнце жжётся.

Ушкан было дёрнулся побыстрее выполнить приказ, но потом степенно поднялся и неторопливо пошёл в сторону мертвецов. Права эта Ешка. Переодевшись, он в темноте за своего сойдёт. Только как к этому диву подобраться, чтобы уцелеть?

Зачесался шрам на груди, засвербела ободранная спина, и Ушкан зашевелился бойче.

Ешка вошла в подлесок и задумалась. Ненадёжен Ушкан. Нет в нём крепости, мужества, а дерзость показная. А ведь старше её годков на пять. Хотя с той ночи, как она с родителями в Круг шла, целая жизнь минула. Она успела отстрадать своё, умереть и заново родиться. Уже полуночницей. И ещё четыре жизни отнять.

Ай! Бубен потеряла! А ведь ей было велено его беречь. Что ж теперь станется-то? И где могла заветную вещицу обронить? Не иначе, как возле ребят. Полезла их пугать и потеряла. И почему польза другим для самой оборачивается ущербом?

Пришёл Ушкан, принёс свёрток. Ешка буркнула ему: «Надевай сейчас». Ушкан воспротивился: «Ты же собралась малых ребят искать? Испугаются, поди, побегут, когда увидят кипчака. Или закричат»… Ешка кивнула, а про себя подумала: «Хитёр!»

Коли встретятся в лесу не ребята, а русые, голубоглазые враги, так сразу в чернявом признают переодетого. А у кипчаков за убийство своих лютая казнь: привяжут правую руку к одному коню, левую — к другому да погонят их в разные стороны. А пленному могут жизнь сохранить. Если не в походе, конечно.

Они побродили по подлеску, но никого не нашли. Потом Ешка почуяла по ветру след малых далеко в лесу. Живы. Бояться и хорониться не захотели, побежали спасаться!

Ешка и Ушкан быстро их догнали. Старшой нёс за спиной брата, сцепившего руки на его шее. Видно, что из сил выбился.

Мальцы разревелись, увидев однородцев, не признали в Ешке нежить. Ушкан угостил их лепёшками из перемётной сумы убитого кипчака. Запасливый. Рассмеялся увиденному: старшой парнишка, назвавшийся Вельком, заметил, что Ешка не жуёт, протянул ей остаток своего хлебца. Ушкан сказал: «Не такая она, как мы»

— Ведунья на обете? — спросил малец.

Ешка решила для начала наполовину открыться:

— Была бы ведуньей, кабы не утеряла свой бубен. Вы его не видели?

Ребята покачали головами.

Сразу осмелевший Ушкан взял роль вожака, поведал о страшной птице-диве и Ешкином замысле извести чудище огнём.

Велько загорелся помочь, а младший, Боримирко, расплакался, вцепился в рубаху брата.

Было решено дождаться ночи, прокрасться к телегам и бросить в дива горящие головни.

Ешка оставила спутников отдыхать и пошла к полю — сторожить. Если кипчаки надумают жечь лес, она предупредит.

Над потравленной рожью у самого села кружились вороны. И почему-то крики жирных падальщиков, которым даже было лень свариться, дымы над пожарищами и тела навсегда замолчавших свидетелей бойни показались Ешке ещё более страшными, чем мёртвая земля Мары в лесу.

Над полем метался пыльный столб. Это маялась одичавшая полуденница. Вот она взвилась в последний раз и рассыпалась. А в дымах раздался жалобный, надрывный вопль и быстро стих. Это банница-обдериха прорыдала у своего бывшего жилища.

Кипчаки ушли, наверное, под утро.

Ешка бросилась в лес за спутниками.

— На Быховец, видать, двинулись, — помрачнел Ушкан, услышав новость.

Ешка с любопытством на него посмотрела.