Шизо

— Хочешь, о — невежественная, фабрика дерьма, — чей ум вряд ли когда-нибудь простирался дальше воздыханий потных кумиров из телевизора, — чьи желания всегда были примитивны, нисходя до фетиша хрустящих банкнот, — чей напыщенный невинно розовый зад требовал подтираться салфеткой с запахом огуречного экстракта, — я скажу тебе, и покажу, кто ты есть, о сосуд с червями!?…

… Он окунул её в море огня, швырнул в самое пекло, растворившее кожу, слизавшее мышцы с костей. Она вдруг увидела себя белым скелетом в текущей, густой лаве покрывшей мир от горизонта до горизонта.

… Её сжирали черви, она и сама была червём в чёрной земле, в гниющем трупе, в коровьей лепёшке. Её рвали, распиливали и расчленяли на куски. Иногда нужно было снять с головы скальп, и его отделяли медленно, осторожно, остро заточенным лезвием — чёрные, крякающие тени без лиц, с размытыми, подобно кляксе, неровными очертаниями, а потом поджаривали на огне и скармливали двухголовым гиенам…

… Она чувствовала боль каждого из убитых в этом доме по очереди. Она пережила страдания сестры — Светы — первый момент, когда нож вошёл под лопатку, и все последующие, когда спина, покрываемая мощными ударами — быстро превращалась в решето. Она познала, как это ползти по полу, волоча за собой неподвижные ноги и перебитый крестец. Её били в живот, в печень, — множество раз. Она падала с лестницы, ломая кости, и выла раненым шакалом…

Сознание замкнулось, оказалось в ловушке. Многократно её пропускали через круг страданий, из которого не было выхода.

В закрытой психиатрической лечебнице — день за днём, ночь за ночью вращаясь в аду, умирая ежечасно по множеству раз, почти всегда пребывая в кататоническом бреду — глядя в одну точку расширенными зрачками, истекая потом, худея на глазах, — иногда она бормотала нечленораздельные фразы, не отрывая невидящего взора от обшарпанной стены. Если бы кто-нибудь расшифровал, что она говорит, еле ворочая языком, пуская слюни, не осознавая и не понимая, впрочем, собственных слов, — то услышал бы многократно повторяемые скороговоркой, те самые первые слова, сказанные мглистым утром смолисто-чёрным бесом. Спрыгнувшим с плеча проклятого дитяти ей на затылок и процедившим нараспев в самое ухо, то, что никто не отваживается считать за истину…