Добавить в моё избранное
48 мин, 5 сек 3766
Накануне у родителей было прекрасное настроение, они сидели за столом с Игнатием Валентиновичем. Я его не любил: однажды услышал, как он пробормотал про моих родителей «крысы несчастные»…. А меня он открыто называл крысенышем. А мой дядя этого Игнатия Валентиновича называл не иначе как «чмо тощавое». Но родители с ним пили, запершись в комнате, а я спокойно читал «Одиссею капитана Блада». Жаль, книга осталась наверху. Я вздохнул.
Нет, похоже, судьба не была сегодня ко мне благосклонна. Книгу не взял, колени ободрал. И надо же было спалить этот злосчастный кипятильник! За пять минут до первого маминого вопля я как раз проводил научный эксперимент на основе подаренного братом «Набора юного химика». Инструкции там были на английском, словарный запас иняза в шесть лет у меня был небольшой, поэтому неудивительно, что я мог чего-то перепутать. Отчего-то повалил резкий едкий дым — а ведь детские наборы теоретически не могут содержать потенциально опасных веществ… ну да чего не под силу юным химикам? И я напрочь забыл о том, что на кухне кипятится вода.
Отца дома не было. Отец, конечно, сразу бы дал мне по шее за опыты с кипятильником. Он мне уже запретил включать газ и электрочайник, и вообще прикасаться к имеющейся у нас бытовой технике, а вот про кипятильник не упомянул. Кипятильника у нас не было, и папа, вероятно, не предполагал, что я возьму его у бабы Клавы.
В общем, пока я в своей комнате пытался ликвидировать последствия опыта, а в гостиной голосами героев какого-то сериала бубнил телевизор, вода в кастрюльке неотвратимо выкипала. Оставалось надеяться, что мать по-прежнему, как четверть часа назад, валяется в бигуди на диване, листает журнал и смотрит сериал краем глаза. То есть пытается хоть полчаса побыть нормальной женщиной, а не куском нервов и рабочей скотиной. Но на долгое время рассчитывать не стоило. Я спешил.
— Виталий, чем это пахнет? — подозрительно окликнула мама.
Как вы понимаете — не успел… Когда я влетел в кухню, под потолком уже стлался сизый дым. Я закашлялся. Кипятильник покрылся черным нагаром, сквозь трещины просвечивало раскалено-алым: словно кровь сквозь обгоревшую кожу умирающего в ожоговом… Эта дикая аналогия, невесть откуда взявшаяся — хотя, наверное, все из того же телевизора — да еще писк явившейся «эсэмэски» — последнее, что я запомнил перед тем, как мать фурией влетела на злополучную кухню…
— Мама, я больше не буду! — заорал я.
… Подвал, как я уже говорил, в то время появлялся в моей жизни наподобие соседа Васяти — с известной долей регулярности. Хотя подвал чаще.
Так что я не особо расстроился, а сел в своем любимом углу, баюкая Кристинку. Очень жаль было только «Капитана Блада».
Если точно, это был не совсем угол. Это был промежуток между двумя стеллажами ровно в центре стены. Небольшой промежуток — как раз хватало уместиться. Напротив была дверь, и, может, потому я так любил этот «пятый угол», что мог оттуда смотреть на нее в надежде, что вот сейчас она отопрется… и войдет мама, или папа, и мы пойдем наверх, домой.
Еще в этом углу очень удобно было читать, и всего-то надо было протянуть руку направо или налево, чтобы взять с нижней полки очередной номер старых журналов. Там были «Техника молодежи», «Искатель», «Юный техник» и еще много всего, что когда-то выписывал мой папа. Когда ему это было еще интересно. А сейчас они пылились в подвале, и мне это очень нравилось. Особенно учитывая, что «Капитан Блад» остался наверху, раскрытый как раз на том самом интересном месте, которое всегда самое интересное, когда тебя отрывают от пиратов и мушкетеров…
В общем, особо я не скучал.
В подвале можно было читать.
В подвале можно было играть. Мама не запрещала брать с собой игрушки, и почти все имеющиеся у меня вещи — от сломанной полицейской машины до гальки с Черного моря (выменял у Васяти на большой гвоздь и три огромные пуговицы) — хранились в подвале. Хорошо, что их было немного, потому что, хотя места было достаточно, даже чтобы ходить, но все-таки каждый метр использовался рационально — чтобы вместилось все. Даже то, что не вмещалось на балконе. И хотя папа очень кричал и требовал, чтобы мама вынесла все барахло на помойку — но банки с огурцами и земляничным вареньем все равно упорно не желали сдавать позиций на верхних полках стеллажей. Папу это бесило, а мама доказывала, что на балконе банкам нет места, потому что там лыжи, удочки и сломанный велосипед. И пусть папа сначала купит квартиру в элитном районе, или построит коттедж, как у всех нормальных людей.
Папа зло отвечал: «Дура», и спор на этом прекращался. Только мама тихонько плакала в ванной. И я догадывался, что они никогда никуда не переедут. Поэтому подвал был вечен, как вечна вселенная, вечны родители и вечна сама жизнь, когда тебе шесть с половиной лет.
У банок было вечное пристанище на верхних полках, а у пыльных подшивок — на нижних: это «старье» я отстоял перед папой лично.
Нет, похоже, судьба не была сегодня ко мне благосклонна. Книгу не взял, колени ободрал. И надо же было спалить этот злосчастный кипятильник! За пять минут до первого маминого вопля я как раз проводил научный эксперимент на основе подаренного братом «Набора юного химика». Инструкции там были на английском, словарный запас иняза в шесть лет у меня был небольшой, поэтому неудивительно, что я мог чего-то перепутать. Отчего-то повалил резкий едкий дым — а ведь детские наборы теоретически не могут содержать потенциально опасных веществ… ну да чего не под силу юным химикам? И я напрочь забыл о том, что на кухне кипятится вода.
Отца дома не было. Отец, конечно, сразу бы дал мне по шее за опыты с кипятильником. Он мне уже запретил включать газ и электрочайник, и вообще прикасаться к имеющейся у нас бытовой технике, а вот про кипятильник не упомянул. Кипятильника у нас не было, и папа, вероятно, не предполагал, что я возьму его у бабы Клавы.
В общем, пока я в своей комнате пытался ликвидировать последствия опыта, а в гостиной голосами героев какого-то сериала бубнил телевизор, вода в кастрюльке неотвратимо выкипала. Оставалось надеяться, что мать по-прежнему, как четверть часа назад, валяется в бигуди на диване, листает журнал и смотрит сериал краем глаза. То есть пытается хоть полчаса побыть нормальной женщиной, а не куском нервов и рабочей скотиной. Но на долгое время рассчитывать не стоило. Я спешил.
— Виталий, чем это пахнет? — подозрительно окликнула мама.
Как вы понимаете — не успел… Когда я влетел в кухню, под потолком уже стлался сизый дым. Я закашлялся. Кипятильник покрылся черным нагаром, сквозь трещины просвечивало раскалено-алым: словно кровь сквозь обгоревшую кожу умирающего в ожоговом… Эта дикая аналогия, невесть откуда взявшаяся — хотя, наверное, все из того же телевизора — да еще писк явившейся «эсэмэски» — последнее, что я запомнил перед тем, как мать фурией влетела на злополучную кухню…
— Мама, я больше не буду! — заорал я.
… Подвал, как я уже говорил, в то время появлялся в моей жизни наподобие соседа Васяти — с известной долей регулярности. Хотя подвал чаще.
Так что я не особо расстроился, а сел в своем любимом углу, баюкая Кристинку. Очень жаль было только «Капитана Блада».
Если точно, это был не совсем угол. Это был промежуток между двумя стеллажами ровно в центре стены. Небольшой промежуток — как раз хватало уместиться. Напротив была дверь, и, может, потому я так любил этот «пятый угол», что мог оттуда смотреть на нее в надежде, что вот сейчас она отопрется… и войдет мама, или папа, и мы пойдем наверх, домой.
Еще в этом углу очень удобно было читать, и всего-то надо было протянуть руку направо или налево, чтобы взять с нижней полки очередной номер старых журналов. Там были «Техника молодежи», «Искатель», «Юный техник» и еще много всего, что когда-то выписывал мой папа. Когда ему это было еще интересно. А сейчас они пылились в подвале, и мне это очень нравилось. Особенно учитывая, что «Капитан Блад» остался наверху, раскрытый как раз на том самом интересном месте, которое всегда самое интересное, когда тебя отрывают от пиратов и мушкетеров…
В общем, особо я не скучал.
В подвале можно было читать.
В подвале можно было играть. Мама не запрещала брать с собой игрушки, и почти все имеющиеся у меня вещи — от сломанной полицейской машины до гальки с Черного моря (выменял у Васяти на большой гвоздь и три огромные пуговицы) — хранились в подвале. Хорошо, что их было немного, потому что, хотя места было достаточно, даже чтобы ходить, но все-таки каждый метр использовался рационально — чтобы вместилось все. Даже то, что не вмещалось на балконе. И хотя папа очень кричал и требовал, чтобы мама вынесла все барахло на помойку — но банки с огурцами и земляничным вареньем все равно упорно не желали сдавать позиций на верхних полках стеллажей. Папу это бесило, а мама доказывала, что на балконе банкам нет места, потому что там лыжи, удочки и сломанный велосипед. И пусть папа сначала купит квартиру в элитном районе, или построит коттедж, как у всех нормальных людей.
Папа зло отвечал: «Дура», и спор на этом прекращался. Только мама тихонько плакала в ванной. И я догадывался, что они никогда никуда не переедут. Поэтому подвал был вечен, как вечна вселенная, вечны родители и вечна сама жизнь, когда тебе шесть с половиной лет.
У банок было вечное пристанище на верхних полках, а у пыльных подшивок — на нижних: это «старье» я отстоял перед папой лично.
Страница
2 из 13
2 из 13
