Призрачный бег

Только когда я пересек границу областей, смог немного успокоиться. Через неделю мне пришло электронное письмо от Витькиного сына. В нем он рассказывал, что дядя Коля скоропостижно скончался. Мне было жаль старика, и в смерть по естественным причинам я не верил. Я еще тогда понял, во время беседы, старик не купился на мои уловки. Он не просто выболтал спьяну красивую легенду, он специально мне ее рассказал. Дал мне то, что я хотел. Поделился тем, что долго его мучило, и за это поплатился.

Но рассказ не прояснил ситуации. Так и не понял я, что произошло со мной той страшной апрельской ночью. Возможно, все эти твари и были проклятые жители деревни и бойцы красной армии. И поп в церкви — именно тот поп, который всех проклял. Но теперь я много знал о потусторонних силах, и почему-то не верил, что проклятье одного безумного священника может привести к такому всплеску потусторонней активности. Нет, конечно, проклятья могут творить многое и разбрасываться ими ни в коем случае нельзя, но я нутром чувствовал, что здесь одним проклятьем не обошлось. Здесь было что-то еще. К тому же людей в той черноте было куда больше, чем жителей одной деревушки. Я пытался воскресить в памяти знаки и надписи, которые начертаны были над дверьми церкви. Но в итоге надписи вообще не вспомнил, а из знаков вспомнил только два. Я пробовал их зарисовать, но художник из меня не очень хороший, из этого ничего не выходило. Пришлось целую недель сидеть в интернете и портить глаза. Нашел я там, только один похожий символ, о котором было упомянуто, что он принадлежал какому-то древнему кровавому культу, который существовал в незапамятные времена где-то в Месопотамии. И все. Я общался со знатоками и профессорами, но никто вразумительного ответа по поводу таинственных знаков не дал. Одни говорил одно, другие другое, иногда даже совершенно противоположные вещи.

Итог. Я до сих пор не знаю, что это были за ужасы, но уверен в одном — это было неспроста. Это была кара. Кара за все мои прошлые дела. Но почему именно я, ведь многие делаю вещи, намного ужаснее? Не нам решать кто и когда. К тому же дальнейшая судьба многих людей нам не известна, и неизвестно что с ними стало потом. Воспользовавшись поломкой моей машины на той ночной дороге и моим безвыходным положением, наказание мне было послано сверху. Хотя, возможно, я не прав. Может быть все те, кто оказывались в неурочный час в той местности, больше оттуда не возвращались. Тем не менее, я совершенно точно знаю, что сумел каким-то чудом избежать наказания, тем самым усугубив свою участь, и, в конце концов, оно меня настигнет. Остается, только одно — вымолить себе прощение. Покаяться во всем, и быть может тогда, через много лет, я буду помилован, если не умру или не сгину. Ведь я чувствую, с недавних пор, что зло где-то рядом и дни мои сочтены. Хватит ли у меня сил успеть?

Слишком много вопросов и никаких ответов. Ответов, которых не должен знать человек. Поэтому я прекращаю свои исследования и ухожу в монастырь. Остаток жизни я проведу там. Но самое страшное в другом. Неизвестность. Буду ли я прощен, или даже после смерти меня поглотит зло? И что именно за зло?

Хотя нет, наверное, Он меня простит если хорошо попросить. Ведь Бог милостив, он всегда прощает. А эти гады пусть подождут…

Вдруг раздался неясный шепот. Писатель оторвался от монитора ноутбука и осмотрелся по сторонам. Вокруг только тишина и темнота. Показалось? Шепот повторился. Нет, не показалось. Писатель задрожал, встал и отправился осматривать свой дом, небольшой одноэтажный, состоящий из четырех комнат, причем одна была проходной, кухни и совмещенного санузла. Он знал, что в доме бояться нечего. Эта гадость не сможет сюда попасть. Тем более дом у него был освещен. Вдобавок писатель разложил всевозможные растения, медальоны, рассыпал специальные порошки во всех местах, в которые может просочиться нечисть, даже в подполе и на чердаке. Он понимал, что это суеверие. Православный человек должен черпать силу из веры и молитвы, а не из каких-то безделушек, но страх диктовал свои условия. Лучше уж перестраховаться. Включив везде свет, писатель обходил комнату за комнатой. В доме никого и ничего не было, только он сам. Писатель усмехнулся. Страх, это его собственный страх пугает его же. Но вдруг неожиданно погас свет. Писатель вскрикнул, весь затрясся и, вооружившись иконой и распятием, забился в дальний от окна угол в одной из комнат, поджал ноги и принялся ждать. Ничего не происходило, но он все равно боялся. Боялся встать выглянуть из окна и посмотреть туда. Боялся встать, подойти к телефону, набрать простой номер ЖКО и выяснить, почему нет света, даже пошевелиться боялся. Так писатель просидел два часа. Ноги затекли, все тело ныло и просило движений или хотя бы, что бы он принял более удобную позу. Но он сидел и сидел. Вдруг резко зазвонил телефон, и весь дом наполнился канонадой звуков, так аппаратов было несколько и все они загудели.