Добавить в моё избранное
38 мин, 27 сек 13737
Тот угрожающе заскрипел и пошатнулся под весом автомобиля, и только я успел выехать на дорогу, как позади раздался громкий треск ломающегося дерева и всплески воды. А в зеркало заднего вида, еще до того, как повернуть, я мельком, даже нехотя, увидел мрачную панораму Данвича. Свинцовые тучи нависли над ним и завихрились над плоской вершиной Сторожевого холма. На их фоне на какое-то мгновение мне померещилось неясное движение переливающихся неземными цветами огромных колышущихся силуэтов. В ужасе я отвернул зеркало в сторону.
Не останавливаясь, я мчался прочь из этого проклятого места до самого Аркхема, к обычным людям, погружённым в свои повседневные заботы и пребывающим в благом неведенье того, что за кошмар на самом деле притаился с ними по соседству. Произошедшее ещё всплывало эпизодами в моём разгорячённом сознании, повергая в дрожь и смятение. Но когда впереди наконец показались островерхие крыши Аркхема, мой разум благосклонно начал сомневаться в действительности всего произошедшего. Да и само существование всеми забытого и насквозь пропахшего зловонным дыханием бездны Данвича казалось мне чем-то нереальным, продолжением ночного кошмара, снившегося мне накануне. Хотя грязная, порванная в клочья одежда с пятнами крови, ноющие ссадины и ушибы служили жестоким доказательством обратного.
Я не стал заезжать в снятую на ИстЧёрч-стрит комнату, а сразу направился к профессору Моргану. Лишь он, последний из старожил Аркхема, переживший то, что называли «данвичским кошмаром», мог дать разумные объяснения всему произошедшему со мной. Профессора я нашёл лежащим у себя в кровати, и причиной его ухудшившегося самочувствия, как я подозревал, был именно мой предыдущий визит. Но, увидев моё жалкое состояние, он сразу же всё понял и попросил присматривавшего за ним доктора Хартвелла сперва обработать мои ссадины, а затем оставить нас одних.
Уже после, сжимая в трясущихся перебинтованных руках бокал бренди, я принялся нервно пересказывать всё, что случилось со мной в злосчастной поездке. И с каждой описанной мною подробностью Морган, сперва рассерженно побагровевший, бледнел и покрывался болезненной испариной, отчего его дрожащие губы стали почти синими. Когда же я закончил, настала очередь профессора:
— Вы видите, что я очень плох. Я не соврал, сказав, что мне осталось совсем немного. То, что произошло тогда в 1928-ом году в Данвиче, искалечило нас и сломило духом, Эрмитейдж и Райс так и не смогли этого пережить. А причиной всему было погрязшее в самых чудовищных пороках семейство Уэтли, альбиноски Лавинии и её престарелого отца, развалины чьего дома вы отыскали на склоне Сторожевого холма.
Морган закрыл лицо руками и тяжело хрипло вздохнул, очевидно, поддавшись тяжёлым воспоминаниям, а затем продолжил:
— В феврале 1913 года в этом доме Лавиния Уэтли произвела на свет отвратительных существ: Вилбура и его безымянного брата. Тогда никто не знал, кем был их отец, поговаривали даже об инцесте, но оба они никогда не принадлежали к человеческому роду, а были порождением того, что вам довелось увидеть своими глазами. И обих нечестивой природе узнали лишь в 1928 году. В тот год Вилбур Уэтли погиб, пытаясь выкрасть треклятый «Некрономикон» из библиотеки Мискатоникского университета, и лишь невероятная случайность не позволила ему этого сделать и навлечь на мир ещё больший ужас, чем тот, что произошел после. Я говорю о так называемом «данвичском кошмаре», которым было не что иное, как вырвавшийся на свободу брат Вилбура. Его дед и мать к тому времени были уже давно мертвы, и, сдаётся мне, умерли они не своей смертью. Да и будь они живы, то вряд ли бы могли остановить то, что уничтожило до основания не только их дом, но и несколько ферм, вместе с их хозяевами и скотом. И только мы трое с Эрмитейджем и Райсом обладали необходимыми знаниями и силами, почерпнутыми из зашифрованного дневника Вилбура и «Некрономикона».
Я слушал Моргана, затаив дыхание и понимая, что «данвичский кошмар» был куда ужаснее и опаснее той эпидемии тифа, которой я его ошибочно считал поначалу. Профессор остановился, потянувшись к стакану с водой, я подал его ему и просил продолжать.
— После этого происшествия за последующие годы Данвич полностью обезлюдел. И на протяжении более чем пятнадцати лет я единолично выступал в роли стража, стараясь скрыть и искоренить всё, что хоть как-то напоминало о тех событиях и их причинах. О Данвиче постепенно забыли, а руины фермы Уэтли так и оставались лежать нетронутыми в тени Сторожевого холма. И лишь изредка с верховья Мискатоника объявлялись дальние родственники из рода Уэтли, пытавшиеся заявить свои права на старинные книги и дневник Вилбура. Но всем им я однозначно заявлял, что ничего не сохранилось, оберегая тем самым всех нас от возрождения кошмара. Но ситуация серьёзно изменилась в 1946 году, когда в Аркхеме появился Нэйтан Бишоп. Его необычный внешний вид, сперва принятый за признак вырождения Новоанглийской глубинки, оказалась следствием куда более тревожной правды.
Не останавливаясь, я мчался прочь из этого проклятого места до самого Аркхема, к обычным людям, погружённым в свои повседневные заботы и пребывающим в благом неведенье того, что за кошмар на самом деле притаился с ними по соседству. Произошедшее ещё всплывало эпизодами в моём разгорячённом сознании, повергая в дрожь и смятение. Но когда впереди наконец показались островерхие крыши Аркхема, мой разум благосклонно начал сомневаться в действительности всего произошедшего. Да и само существование всеми забытого и насквозь пропахшего зловонным дыханием бездны Данвича казалось мне чем-то нереальным, продолжением ночного кошмара, снившегося мне накануне. Хотя грязная, порванная в клочья одежда с пятнами крови, ноющие ссадины и ушибы служили жестоким доказательством обратного.
Я не стал заезжать в снятую на ИстЧёрч-стрит комнату, а сразу направился к профессору Моргану. Лишь он, последний из старожил Аркхема, переживший то, что называли «данвичским кошмаром», мог дать разумные объяснения всему произошедшему со мной. Профессора я нашёл лежащим у себя в кровати, и причиной его ухудшившегося самочувствия, как я подозревал, был именно мой предыдущий визит. Но, увидев моё жалкое состояние, он сразу же всё понял и попросил присматривавшего за ним доктора Хартвелла сперва обработать мои ссадины, а затем оставить нас одних.
Уже после, сжимая в трясущихся перебинтованных руках бокал бренди, я принялся нервно пересказывать всё, что случилось со мной в злосчастной поездке. И с каждой описанной мною подробностью Морган, сперва рассерженно побагровевший, бледнел и покрывался болезненной испариной, отчего его дрожащие губы стали почти синими. Когда же я закончил, настала очередь профессора:
— Вы видите, что я очень плох. Я не соврал, сказав, что мне осталось совсем немного. То, что произошло тогда в 1928-ом году в Данвиче, искалечило нас и сломило духом, Эрмитейдж и Райс так и не смогли этого пережить. А причиной всему было погрязшее в самых чудовищных пороках семейство Уэтли, альбиноски Лавинии и её престарелого отца, развалины чьего дома вы отыскали на склоне Сторожевого холма.
Морган закрыл лицо руками и тяжело хрипло вздохнул, очевидно, поддавшись тяжёлым воспоминаниям, а затем продолжил:
— В феврале 1913 года в этом доме Лавиния Уэтли произвела на свет отвратительных существ: Вилбура и его безымянного брата. Тогда никто не знал, кем был их отец, поговаривали даже об инцесте, но оба они никогда не принадлежали к человеческому роду, а были порождением того, что вам довелось увидеть своими глазами. И обих нечестивой природе узнали лишь в 1928 году. В тот год Вилбур Уэтли погиб, пытаясь выкрасть треклятый «Некрономикон» из библиотеки Мискатоникского университета, и лишь невероятная случайность не позволила ему этого сделать и навлечь на мир ещё больший ужас, чем тот, что произошел после. Я говорю о так называемом «данвичском кошмаре», которым было не что иное, как вырвавшийся на свободу брат Вилбура. Его дед и мать к тому времени были уже давно мертвы, и, сдаётся мне, умерли они не своей смертью. Да и будь они живы, то вряд ли бы могли остановить то, что уничтожило до основания не только их дом, но и несколько ферм, вместе с их хозяевами и скотом. И только мы трое с Эрмитейджем и Райсом обладали необходимыми знаниями и силами, почерпнутыми из зашифрованного дневника Вилбура и «Некрономикона».
Я слушал Моргана, затаив дыхание и понимая, что «данвичский кошмар» был куда ужаснее и опаснее той эпидемии тифа, которой я его ошибочно считал поначалу. Профессор остановился, потянувшись к стакану с водой, я подал его ему и просил продолжать.
— После этого происшествия за последующие годы Данвич полностью обезлюдел. И на протяжении более чем пятнадцати лет я единолично выступал в роли стража, стараясь скрыть и искоренить всё, что хоть как-то напоминало о тех событиях и их причинах. О Данвиче постепенно забыли, а руины фермы Уэтли так и оставались лежать нетронутыми в тени Сторожевого холма. И лишь изредка с верховья Мискатоника объявлялись дальние родственники из рода Уэтли, пытавшиеся заявить свои права на старинные книги и дневник Вилбура. Но всем им я однозначно заявлял, что ничего не сохранилось, оберегая тем самым всех нас от возрождения кошмара. Но ситуация серьёзно изменилась в 1946 году, когда в Аркхеме появился Нэйтан Бишоп. Его необычный внешний вид, сперва принятый за признак вырождения Новоанглийской глубинки, оказалась следствием куда более тревожной правды.
Страница
9 из 11
9 из 11
