Лиза резко открыла глаза, понимая, что разбудил её не синеватый утренний свет и не посторонний звук, а стойкое внутреннее ощущение чьего-то молчаливого присутствия. И это никак не мог быть Слава. Ведь, он, даже если усердно пытался оберегать её сон, то всё равно делал это весьма шумно…
Добавить в моё избранное
38 мин, 46 сек 8127
Незнакомая комната, в которой она проснулась, скорее походила на чердак, нежели на спальню. Возле скрипучей полуторной кровати — громоздкий покосившийся шкаф, за ним неустойчивая пирамида из коробок, а в самом углу высокий деревянный стул, где вчера им кое-как удалось примостить свои дорожные сумки. По другую сторону от двери беспорядочно наставленный допотопный хлам: старый пузатый телевизор, синий газовый баллон, большое настенное зеркало в пластиковой, облупившейся раме.
В голубом сумраке каждая тень теперь казалась живой и подвижной, но самая тревожная из них, определенно, пряталась в глубине мутного от времени и пыли зеркала. И чем дольше Лиза вглядывалась в его отражение, тем сильнее ей начинало казаться, что неизвестный наблюдатель затаился именно по ту сторону зазеркального пространства. Она немного подалась вперед, чтобы развеять неожиданные страхи, как изнутри самой густой темноты угла, прямиком навстречу её встревоженному взгляду, медленно проступило неясное белое пятно. Лиза вскрикнула от неожиданности и отпрянула к стене.
Из-за шкафа неторопливо выползло бледное морщинистое лицо, а за ним и маленькое сгорбленное тельце. С трудом опознав в этом жутковатом существе Славину бабушку, девушка замерла в молчаливом изумлении. Бабушка подняла вверх указательный палец, что по всей вероятности должно было означать «внимание», затем приложила его к губам и, помахав ей напоследок, исчезла так же бесшумно, как и появилась.
На редкость неприятное пробуждение. Лиза вытащила из-под подушки телефон и посмотрела на часы. Было ещё только семь пятнадцать, а Слава уже встал. Она безвольно упала на подушки, занимая его место, и подумала, что если вдруг ему неожиданно захотелось сходить с отцом на рыбалку или за грибами, то пусть идет, а ей обязательно нужно отоспаться. Закрыла глаза, призывая себя ко сну, но из-за глупой, глухонемой бабки организм уже так взбудоражился, что в голову полезли беспокойные мысли.
Выбравшись из приятной нагретой за ночь постели, Лиза накинула на плечи одеяло и, кое-как справившись с рассохшейся рамой, отворила окно. Отсюда открывался печальный вид неизбежного природного умирания. Черные от ночного дождя березы трагично покачивали тонкими спутанными ветвями, тщетно хватаясь за последние пожелтевшие листья. А мрачные кроны их соседок — сосен устало держали на своих шпилях непомерную тяжесть свинцового неба. Во дворе два здоровенных бесхвостых белых пса грустно лежали под яблонями, прикованные тяжелыми цепями к коротким чугунным столбикам возле высоченного бетонного забора.
Пронизывающий ноябрьский ветер ворвался в душную, натопленную комнату. В нем удавалось различить ароматы хвои, прелой листвы и сушеных трав. И даже неприятный кисло-сладкий запах, который, казалось, витал здесь повсюду, теперь ощущался не так отчетливо. Пальцы вмиг окоченели. Но спускаться вниз и идти через весь дом на улицу ради первой сигареты, уж очень не хотелось.
Семейство Славы трудно было назвать симпатичным и приветливым. Глухонемая бабка выглядела, пожалуй, самой безобидной. Потому что беззубый и беспалый отец с блуждающим тревожным взглядом, пугал Лизу ещё больше. Он то и дело вставал, потом сразу же садился, потом опять вставал, подходил к комоду, выдвигал один за другим ящики, но ничего не брал, просто возвращался обратно за стол, чтобы через несколько минут снова подняться и пойти открывать буфет. Все отчего-то называли его Пашук, хотя это прозвище не имело никакого отношения ни к его имени, ни к фамилии. Что-то закрепившееся из детства и настолько устоявшееся в семье, что даже собственные дети произносили слово «пашук» так, как если бы хотели сказать «папа». На вид ему было лет семьдесят, но скорей всего настоящий возраст был съеден долгими годами пьянства и тяжелой физической работы, которые без труда читались на его припухшем, обветренном лице.
По дороге сюда Слава сказал, что отец недавно перенес инсульт и сделался болезненным и странным, но Лизе отчего-то казалось, что раньше Пашук был ещё менее приятным человеком. Домашние и гости держались с ним осторожно, вежливо посмеивались над несмешными шутками и делали вид, будто понимают, о чем он там бормочет. Иногда Пашук начинал говорить очень громко и шепеляво, тогда все затихали и внимательно слушали, опасаясь ненароком перебить. Особенно Лизе не понравился его тост про семью. Что якобы каждый член семьи должен ради общего дела приносить себя в жертву. И что семья — это большая лодка, в которой того, кто не гребет, необходимо выкидывать за борт. У Лизы никогда не было своего дома и родных, поэтому она могла только догадываться о том, как на самом деле складываются взаимоотношения между близкими людьми, но определенно в своих фантазиях о дружной семье ей представлялось совсем другое. Когда они только вышли из ЗАГСа, Лиза чувствовала себя абсолютно счастливой, потому что была уверена, что теперь в её жизни появятся люди, которым она будет нужна, и которые будут нужны ей.
В голубом сумраке каждая тень теперь казалась живой и подвижной, но самая тревожная из них, определенно, пряталась в глубине мутного от времени и пыли зеркала. И чем дольше Лиза вглядывалась в его отражение, тем сильнее ей начинало казаться, что неизвестный наблюдатель затаился именно по ту сторону зазеркального пространства. Она немного подалась вперед, чтобы развеять неожиданные страхи, как изнутри самой густой темноты угла, прямиком навстречу её встревоженному взгляду, медленно проступило неясное белое пятно. Лиза вскрикнула от неожиданности и отпрянула к стене.
Из-за шкафа неторопливо выползло бледное морщинистое лицо, а за ним и маленькое сгорбленное тельце. С трудом опознав в этом жутковатом существе Славину бабушку, девушка замерла в молчаливом изумлении. Бабушка подняла вверх указательный палец, что по всей вероятности должно было означать «внимание», затем приложила его к губам и, помахав ей напоследок, исчезла так же бесшумно, как и появилась.
На редкость неприятное пробуждение. Лиза вытащила из-под подушки телефон и посмотрела на часы. Было ещё только семь пятнадцать, а Слава уже встал. Она безвольно упала на подушки, занимая его место, и подумала, что если вдруг ему неожиданно захотелось сходить с отцом на рыбалку или за грибами, то пусть идет, а ей обязательно нужно отоспаться. Закрыла глаза, призывая себя ко сну, но из-за глупой, глухонемой бабки организм уже так взбудоражился, что в голову полезли беспокойные мысли.
Выбравшись из приятной нагретой за ночь постели, Лиза накинула на плечи одеяло и, кое-как справившись с рассохшейся рамой, отворила окно. Отсюда открывался печальный вид неизбежного природного умирания. Черные от ночного дождя березы трагично покачивали тонкими спутанными ветвями, тщетно хватаясь за последние пожелтевшие листья. А мрачные кроны их соседок — сосен устало держали на своих шпилях непомерную тяжесть свинцового неба. Во дворе два здоровенных бесхвостых белых пса грустно лежали под яблонями, прикованные тяжелыми цепями к коротким чугунным столбикам возле высоченного бетонного забора.
Пронизывающий ноябрьский ветер ворвался в душную, натопленную комнату. В нем удавалось различить ароматы хвои, прелой листвы и сушеных трав. И даже неприятный кисло-сладкий запах, который, казалось, витал здесь повсюду, теперь ощущался не так отчетливо. Пальцы вмиг окоченели. Но спускаться вниз и идти через весь дом на улицу ради первой сигареты, уж очень не хотелось.
Семейство Славы трудно было назвать симпатичным и приветливым. Глухонемая бабка выглядела, пожалуй, самой безобидной. Потому что беззубый и беспалый отец с блуждающим тревожным взглядом, пугал Лизу ещё больше. Он то и дело вставал, потом сразу же садился, потом опять вставал, подходил к комоду, выдвигал один за другим ящики, но ничего не брал, просто возвращался обратно за стол, чтобы через несколько минут снова подняться и пойти открывать буфет. Все отчего-то называли его Пашук, хотя это прозвище не имело никакого отношения ни к его имени, ни к фамилии. Что-то закрепившееся из детства и настолько устоявшееся в семье, что даже собственные дети произносили слово «пашук» так, как если бы хотели сказать «папа». На вид ему было лет семьдесят, но скорей всего настоящий возраст был съеден долгими годами пьянства и тяжелой физической работы, которые без труда читались на его припухшем, обветренном лице.
По дороге сюда Слава сказал, что отец недавно перенес инсульт и сделался болезненным и странным, но Лизе отчего-то казалось, что раньше Пашук был ещё менее приятным человеком. Домашние и гости держались с ним осторожно, вежливо посмеивались над несмешными шутками и делали вид, будто понимают, о чем он там бормочет. Иногда Пашук начинал говорить очень громко и шепеляво, тогда все затихали и внимательно слушали, опасаясь ненароком перебить. Особенно Лизе не понравился его тост про семью. Что якобы каждый член семьи должен ради общего дела приносить себя в жертву. И что семья — это большая лодка, в которой того, кто не гребет, необходимо выкидывать за борт. У Лизы никогда не было своего дома и родных, поэтому она могла только догадываться о том, как на самом деле складываются взаимоотношения между близкими людьми, но определенно в своих фантазиях о дружной семье ей представлялось совсем другое. Когда они только вышли из ЗАГСа, Лиза чувствовала себя абсолютно счастливой, потому что была уверена, что теперь в её жизни появятся люди, которым она будет нужна, и которые будут нужны ей.
Страница
1 из 11
1 из 11
