Крысобог

Это случилось после того, как Корноух ушёл на вечный дремень. Последние его вопли были ужасны и буквально раздавили семейских:

— Он пришёл! — истошно визжал старец. — Тот человек вернулся в это грызневище! Все Семьи знают это! Вы должны идти за его голосом! И настанет Великий грызень, и все грызневища, сколько их есть, будут принадлежать вам. Но будет ужас, если в том месте на дремень уйдёт хоть один пасюк. Не дайте закрыть Щель! Освободите Крысобога!

Корноух резво подскочил, словно к нему вернулась молодость, но тут же дёрнулся и стал заваливаться на бок.

— Протяни ему хвост, — еле слышно пискнул старик и затих.

Когда семейские подошли обнюхать его, то увидели, что он стал очень тощим и твёрдым. Не сговариваясь, кнехты вцепились в старое мясо, вытащили его из норы и выбросили далеко, там, где заканчивалось грызневище Семьи.

Никто не обращал внимания на замершего в ужасе Долгохвоста — единственного, кто понял последние слова Корноуха.

А потом пришёл зов. Противостоять протяжному грозному голосу, бесконечно повторявшему: «Идите сюда! Идите ко мне!», не смог ни один семейский. Каждое грызневище выплёскивало в ночь свои Семьи. Их было много, очень много, никто не мог предположить, что столько пасюков копошится под маленьким городком. Старые и юные, господа, кнехты и задние, самки и детёныши — всё это единотолпой валило в направлении Поганой пади. По дороге они совершали страшные вещи: врывались в дома, бросались на людей, погребая их под одеялом визжащих, кусающих и царапающих телец, упромысливали. Для единотолпы нет жутей — псы и кошки разделяли участь людей. Неутомимые резцы подтачивали ноги коровам и лошадям, пока те не валились в алчную живую массу. Безумная радость Великого грызня красно отсвечивала в глазках каждого пасюка, и оставалась с ним, даже если он тут же — от палок людей, собачьих клыков или лошадиных копыт — становился мясом.

Но вся эта вакханалия затихала, когда они достигали конца пути. Своим сумеречным зрением они видели безумную картину: среди гор гниющего мусора, на фоне угрожающе нависшего ночного неба, высился человек. Тысячи и тысячи зверьков собирались вокруг, не смея перейти некую невидимую границу, и — ждали. И человек ждал. А когда последние пасюки города пришли сюда, он прервал свой зов, поднял руки, ухватился ими за белый воротничок над солидным, хоть и несколько старомодным галстуком, и — рванул с такой силой, что сразу разорвал и сорочку, и галстук, и жилетку. Клочья одежды слетели с него, как остатки ненужной упаковки, и показался бледный обнажённый торс, от шеи до паха зияющий огромным разрезом.

Долгохвост, который до сей поры, как и все, исступлённо нёсся и грыз, увидел, что из разреза выступала та же непроглядная тьма, что и из Щели в его сне. Оттуда исходил тот же леденящий холод, то же дыхание ужаса и вечного дремня. В этом человеке не было ничего, одна оболочка, скрывающая жуткую пустоту. Но, кажется, из всей единотолпы ощущал это один лишь Долгохвост. Остальные всё ещё пребывали в восторженном мороке Великого грызня.

Человек широко развёл руки в стороны. Края разреза раздвинулись, чёрная дыра расширилась. Над единотолпой повисло почти осязаемое напряжение.

— Впе`ёд, това`ищи!

И пасюки со всех сторон хлынули к Пустому человеку. В них совсем не осталось ни разума, ни чувства опасности — лишь желание как можно скорее добраться туда, где их ожидало блаженство.

Первыми, опередив конкурентов, подбежали самцы-господа, среди которых Долгохвост заметил внушительную стать Укуся. С писком прыгнули они во тьму и сразу исчезли бесследно. За ними повалили остальные, сталкиваясь в воздухе, огрызаясь, карабкаясь по остаткам брюк человека. А тот, пока его внутренняя пустота переваривала тысячи маленьких тел, стоял непоколебимо и спокойно.

Как долго длился этот страшный исход, Долгохвост не мог даже представить. Прижавшись к земле и зажмурив глаза, он слышал топот множества лапок и писк сородичей, следующих во тьму. И осмелился открыть глаза, лишь когда над ним раздался знакомый хохот.

Вокруг Поганой пади больше не было пасюков. Кроме него, Долгохвоста. А человек, теперь совершенно голый — стало ясно видно, что это и не человек, просто тощее и твёрдое старое мясо — грохотал хохотом Крысобога. Края разреза на его туловище сходились и расходились в такт звукам.

— Теперь осталось немного, мой маленький Долгохвост, — раздался знакомый Голос.

Зверёк резко дёрнул головой на звук приближающихся шагов, но остался на месте. Неверной походкой, шатаясь, к пади приближался хорошо знакомый ему человек из каменной норы. В Долгохвосте всплыли свежие воспоминания дикого гона и грызня, когда его Семья и ещё сотни Семей пронеслась сквозь человечьи норы: кричащий человек, размахивающий топором, его самка, исчезающая под единотолпой, обгрызенное мясо упромысленного детёныша…

Но сейчас в руках окровавленного человека, одетого в рваную рясу, был не топор — что-то другое, две крест-накрест соединённые палочки.