Любовь за гробом

— как это «вы» его бесило. Неоднократное «вы». Тем более, сказанное этим мерзким типом. Семён поднял глаза и встретился взглядом с ухмыляющимся Вовой. Тот протягивал ему свой стакан. Семён злился, но старался тщательно скрывать это — он налил вино Вове, и поставил бутылку обратно на стол.

Вова пил вино, обильно смачивая обветренные губы в красной жидкости, и не сводил свои мелкие изучающие глазки с Семёна. Когда ненавистный ему взгляд зацепил Лизу, Семёну вдруг захотелось избить его до полусмерти, прямо тут, и чтобы все смотрели. Чтобы Максим смотрел.

Из старенького телевизора лупила невнятная музыка: на «Первом», единственном канале, который вообще показывал едва живой ящик, шел концерт, где выступал неизвестный бородатый мужик. Семёну хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать его пение. Но сидящие за столом будто бы и не слышали унылый хриплый голос — обильное количество выпивки хорошо сделало свое дело за два часа посиделок.

Здоровяк Андрей, отвлекшись от разговора с Максимом, почесал щетину, повернулся к Семёну и спросил:

— Ну что, может все-таки коньячку?

Андрей снял крышку со стильного старинного графина, на четверть заполненного жидкостью приятного золотисто-коричневого цвета, и чуть наклонил сосуд в сторону Семёна.

— Вечер еще долгий… Куда спешить? — Семён посмотрел в свой стакан, на дне которого плескались остатки вина. Отказываться от коньяка он не хотел, но знал, что если начнет — не остановится, и его обещание Лизе будет нарушено. — Я люблю разгоняться. Сначала можно шампанское, затем немного вина, следом коньяк, а потом…

— А потом — реанимация! — Вова, словно шакал завидевший недоеденную падаль, радостно взвизгнул, и начал содрогаться от смеха.

Семён от злости сжал кулак. Как же ему хотелось выбить эти почерневшие зубы, сквозь которые то и дело сочились гнилые шуточки.

— Наливай, — Семён дал свой стакан Андрею, не сводя полного злобы взгляда с Вовы. Он знал, что в эту секунду на него смотрит Лиза. Он знал о чем она думает. О его обещании. О том, что он снова нарушил его. О том, что сегодня снова будет плохо.

Через пятнадцать минут графин опустел. Кто наполнил его снова — Семён уже не помнил. Он подставлял свой стакан, каждый раз когда ему предлагали выпить. Ни разу не отказался — как настоящий мужик. После очередного тоста, Юлька вытащила его во двор и дала докурить свою сигарету, слушая как Семён заплетающимся языком выдавал обещания убить Вову. Юлька успокаивала его, постоянно оглядываясь на дверь, надеясь, что никто не услышит их разговора. Вернувшись в дом, она провела Семёна в одну из комнат, предложив выбрать место для сна. Он стоял, опираясь плечом на стену, и оглядывал помещение мутным взглядом. Комната была просторной, с неработающим телевизором, двумя кроватями и типично советским шкафом. Взгляд Семёна скользнул по грязным обоям, толстому слою пыли на технике — уборка дома для съемщиков явно не было любимым делом хозяйки.

— Почему здесь так воняет? — Семён морщился, но продолжал втягивать носом отвратительный запах, пытаясь понять, что является его источником.

В комнате действительно слегка тянуло гнилью. Юлька заметила это еще днем, когда складывала в комнате подарки, но не придала этому особого значения в праздничной суматохе.

— Не знаю, может кто-то мусор забыл выкинуть…

— Какой нахер мусор? Ты же сама видишь, что здесь ничего такого нет, — Семён говорил со злобой, но эта злоба не относилась к Юльке. Он был зол от усталости и выпивки. Эмоции требовали выхода, но тело уже почти находилось в отключке.

Терпение девушки заканчивалось. Если бы Семён не был ее давним другом, он бы уже послала его вместе со всеми истериками прямиком к чертовой матери. Но приходилось сдерживаться — дружба, настоящая дружба, она ведь ценней идиотских припадков. Даже если их источник, казалось бы взрослый парень. Девушка окинула взглядом пол, заглянула под кровати, но так и не нашла того, что могло бы испускать вонь.

— Можно открыть окно на проветривание. Правда, будет холодно… Слушай, Сём, ложись спать. — Юлька дотронулась до его головы и нежно провела мягкой ладонью по волосам. — Я сейчас отправлю к тебе Лизу.

Ласковый голос Юльки и ее прикосновение успокоили его. Семёну вдруг резко захотелось прижать к себе подругу, и поцеловать ее. Но он был слишком слаб, даже алкоголь не избавил его от трусости пересечь границу, которая заставила бы на утро всех горько пожалеть о случившемся.

Он протянул губами едва разборчивое «хорошо», и едва присев на кровать, отключился.

Пены в наполненной ванне было ровно столько, сколько он любил — густая легкая масса растянулась по воде тонким слоем пузырьков. Семён с наслаждением вытягивал ноги, нежась в горячей воде. Он откинул голову на прохладную стенку ванны, и обдумывал как было бы хорошо утопить здесь этого гадкого Вову. А заодно и Максима.