Добавить в моё избранное
27 мин, 6 сек 8444
Да, мы были обижены и наши права ущемлены, но сейчас не время доводить ситуацию до крайностей. Что если действительно это часть теста и сержанты об этом знают? Психологическая устойчивость… Вместе мы их можем скрутить и отобрать все припасы. Нет, не поднимать бунт. Не доводить до крайностей. Психологическая устойчивость.
— Иди, мы прикроем, Рэмбо, — ухмыльнулся Белый.
Малый быстро вышел из кабинета, но никто за ним не проследовал. Чуть подождав, мы вышли в ту же дверь и стали наблюдать за происходящим. Малый шел медленно, и чем ближе он подходил к ожидавшим его сержантам, тем чаще он поглядывал на нас, безмолвно вопрошая о помощи. В итоге, он остался один против троих. Промямлив что-то про «несправедливое распределение продуктов» он получил сильную пощечину от Болта. Троицу кураторов это повеселило. Малый продолжал бубнить и все чаще получал от сержантов затрещины по лицу. Через пару слов в ход пошли ноги. Они окружили Малого словно три дворовых пса обступили породистую суку. Мы все молчали и… ничего не предпринимали. Я не мог понять причину бездействия. Чего мы боимся? Неизвестности? Мы думали, что это часть теста и мы все должны проявлять смирение и покорность ситуации, называя это непоколебимостью. Системность – костяк дисциплины. Некоторые из нас, чтобы спасти собственное самообладание зашли обратно в кабинет. Я был среди этих людей, потому что не мог наблюдать как лицо моего соратника, превращается в кашу. В тот момент, когда я подумал, что останусь последней тварью на земле, не заступившись за своего товарища, даже если мне грозит трибунал за несоблюдение субординации, кто-то за моей спиной крикнул «Хватит!».
В течении следующих четырех дней этот сострадалец обязан был отдавать всю свою еду Малому, который в качестве дополнительного наказания был лишен своей порции. Между физическими нагрузками и «нормативами» мы оказывали всевозможный медицинский уход пострадавшему. Сержанты держались отстраненно и в корне пресекали любое упоминание о ситуации. Сам Малый выглядел плохо – его рвало после каждого приема пищи и временами он отхаркивал кровью. Наш полезный ботаник Крыс сказал, что все очень плохо и на препаратах что у нас есть, мы можем только надеяться на то, что ему станет лучше.
На следующий день после этих слов, во время пробежки по лестничным пролетам, мы услышали звук, похожий на разбивающийся об пол арбуз. Мы так и не узнали почему Малый сиганул вниз с самого верхнего этажа. Возможно от безнадеги, а может от чувства того, что ему оставалось прожить полтора месяца взаперти с теми, кто его предал.
Я был в составе тех людей, которым пришлось соскребать мозги Малого с плитки. Некоторых стошнило как только мы подступили к телу и я пожалел, что не был среди них, т. к. приступ тошноты преследовал меня еще долгое время. Я старался списывать это на слабость от недоедания, но тогда почему картина с розовой кашей на полу преследовала меня каждый раз, как я закрывал глаза? С телом мы не смогли придумать ничего лучше кроме как запереть его в одном из кабинетов, при этом завалив его пустыми шкафами. Вот такой негуманный способ погребения. Бесчеловечно, но это волновало нас сейчас куда меньше, чем пару недель назад.
Внутри нашего коллектива атмосфера изменилась после этого случая. Мы и от безвыходности ситуации не особо разговаривали друг с другом, а теперь заводили вынужденные беседы лишь из необходимости. Каждый из нас чувствовал вину за смерть товарища, особенно Белый. Все мы помнили его последнюю шутку в адрес Малого, но так же и понимали, что он не ожидал дальнейшего исхода как и мы все. Я искренне сопереживал ему и держал ухо в остро – не хватало бы еще, чтобы мой лучший друг наложил на себя руки.
В строю сержантов тоже обстановка накалилась. Груз чувствовал вину за причастность к содеянному в отличии от своих коллег. Болт и Шнур воображали себя царями и это выглядело дико. Складывалось впечатление, что заступив за черту, они почувствовали власть. Власть – самый пьянящий гений всех человеческих пороков. Груз видел это в глазах своих сослуживцев и старался достучаться до их каменных, инфицированных вседозволенностью сердец. С первой попытки его осадили и он стал чем-то вроде мальчика на побегушках в их «команде». Тем временем, Болт и Шнур беспощадно гоняли нас по зданию, придумывая все новые и более дурацкие нормативы. К примеру, один раз нас заставили носиться по лестничным пролетам с дополнительным весом на спине в виде сослуживцев. Это мелочь, если у вас регулярные адекватные (щадящие) физические нагрузки, у вас устойчивая психика и вы нормировано едите хотя бы один раз в день. Мы выдыхались после одного круга и знаете что? Когда валились с ног от усталости, сержанты устраивали турнир. Помните как вы на море боролись два на два в воде? «Наездник и конь» против аналогичной пары. Задачей было слаженными действиями заставить противоборствующую команду опрокинуть в воду. Это весело когда происходит по собственному желанию или инициативе, а под тобой находится вода, которая смягчает падение.
— Иди, мы прикроем, Рэмбо, — ухмыльнулся Белый.
Малый быстро вышел из кабинета, но никто за ним не проследовал. Чуть подождав, мы вышли в ту же дверь и стали наблюдать за происходящим. Малый шел медленно, и чем ближе он подходил к ожидавшим его сержантам, тем чаще он поглядывал на нас, безмолвно вопрошая о помощи. В итоге, он остался один против троих. Промямлив что-то про «несправедливое распределение продуктов» он получил сильную пощечину от Болта. Троицу кураторов это повеселило. Малый продолжал бубнить и все чаще получал от сержантов затрещины по лицу. Через пару слов в ход пошли ноги. Они окружили Малого словно три дворовых пса обступили породистую суку. Мы все молчали и… ничего не предпринимали. Я не мог понять причину бездействия. Чего мы боимся? Неизвестности? Мы думали, что это часть теста и мы все должны проявлять смирение и покорность ситуации, называя это непоколебимостью. Системность – костяк дисциплины. Некоторые из нас, чтобы спасти собственное самообладание зашли обратно в кабинет. Я был среди этих людей, потому что не мог наблюдать как лицо моего соратника, превращается в кашу. В тот момент, когда я подумал, что останусь последней тварью на земле, не заступившись за своего товарища, даже если мне грозит трибунал за несоблюдение субординации, кто-то за моей спиной крикнул «Хватит!».
В течении следующих четырех дней этот сострадалец обязан был отдавать всю свою еду Малому, который в качестве дополнительного наказания был лишен своей порции. Между физическими нагрузками и «нормативами» мы оказывали всевозможный медицинский уход пострадавшему. Сержанты держались отстраненно и в корне пресекали любое упоминание о ситуации. Сам Малый выглядел плохо – его рвало после каждого приема пищи и временами он отхаркивал кровью. Наш полезный ботаник Крыс сказал, что все очень плохо и на препаратах что у нас есть, мы можем только надеяться на то, что ему станет лучше.
На следующий день после этих слов, во время пробежки по лестничным пролетам, мы услышали звук, похожий на разбивающийся об пол арбуз. Мы так и не узнали почему Малый сиганул вниз с самого верхнего этажа. Возможно от безнадеги, а может от чувства того, что ему оставалось прожить полтора месяца взаперти с теми, кто его предал.
Я был в составе тех людей, которым пришлось соскребать мозги Малого с плитки. Некоторых стошнило как только мы подступили к телу и я пожалел, что не был среди них, т. к. приступ тошноты преследовал меня еще долгое время. Я старался списывать это на слабость от недоедания, но тогда почему картина с розовой кашей на полу преследовала меня каждый раз, как я закрывал глаза? С телом мы не смогли придумать ничего лучше кроме как запереть его в одном из кабинетов, при этом завалив его пустыми шкафами. Вот такой негуманный способ погребения. Бесчеловечно, но это волновало нас сейчас куда меньше, чем пару недель назад.
Внутри нашего коллектива атмосфера изменилась после этого случая. Мы и от безвыходности ситуации не особо разговаривали друг с другом, а теперь заводили вынужденные беседы лишь из необходимости. Каждый из нас чувствовал вину за смерть товарища, особенно Белый. Все мы помнили его последнюю шутку в адрес Малого, но так же и понимали, что он не ожидал дальнейшего исхода как и мы все. Я искренне сопереживал ему и держал ухо в остро – не хватало бы еще, чтобы мой лучший друг наложил на себя руки.
В строю сержантов тоже обстановка накалилась. Груз чувствовал вину за причастность к содеянному в отличии от своих коллег. Болт и Шнур воображали себя царями и это выглядело дико. Складывалось впечатление, что заступив за черту, они почувствовали власть. Власть – самый пьянящий гений всех человеческих пороков. Груз видел это в глазах своих сослуживцев и старался достучаться до их каменных, инфицированных вседозволенностью сердец. С первой попытки его осадили и он стал чем-то вроде мальчика на побегушках в их «команде». Тем временем, Болт и Шнур беспощадно гоняли нас по зданию, придумывая все новые и более дурацкие нормативы. К примеру, один раз нас заставили носиться по лестничным пролетам с дополнительным весом на спине в виде сослуживцев. Это мелочь, если у вас регулярные адекватные (щадящие) физические нагрузки, у вас устойчивая психика и вы нормировано едите хотя бы один раз в день. Мы выдыхались после одного круга и знаете что? Когда валились с ног от усталости, сержанты устраивали турнир. Помните как вы на море боролись два на два в воде? «Наездник и конь» против аналогичной пары. Задачей было слаженными действиями заставить противоборствующую команду опрокинуть в воду. Это весело когда происходит по собственному желанию или инициативе, а под тобой находится вода, которая смягчает падение.
Страница
3 из 8
3 из 8
