Добавить в моё избранное
26 мин, 55 сек 15883
Но я… я живой! Разве нет?
Я схватился за голову и в ужасе покачнулся, сдирая с черепа липкие волосы вместе с лоскутами кожи. Я хотел закричать, но связки меня не слушались, и наружу вырвался лишь жалостливый то ли плач, то ли стон. Мое тело меня предало! Или я предал его?
Я рвал ногтями кожу, мечтая только об одном, чтобы это все оказалось сном. Чтобы проснуться и стать прежним. Чтобы не чувствовать под ногтями мягкое, гнилое мясо, чтобы не вдыхать сладковатый запах тления. Я засмеялся. Вот она, ирония. Не чувствую боли, зато чувствую этот пронизывающий все мое существо запах. Ощущаю каждой клеточкой, приторную мягкость гнили, разъедающий желтые, хрупкие кости.
Тихо рыдала мелодия, и в такт ей что-то внутри рассыпалось на мелкие кусочки, потом вновь склеилось и вновь рассыпалось и так бесконечно. Еще одна мука. Еще одно наказание.
И вновь какая-то высшая сила приковала мой взгляд сцене. Там было спасение… знакомое, чистое. Комната, скорее всего — спальня. Судя по розоватым тонам и большом, плюшевом мишке на кровати — девчонки. Надо туда… туда. Может, там я смогу… стать прежним? Пожалуйста… я всего лишь хочу стать прежним…
Сделав пару шагов вниз, я в бессилии опустился на ступеньки: нет там спасения. И та, на кровати, была такой же, как и я. Остатки золотых волос, слипшиеся от гноя и черной, порченной крови. Язвы на обнаженных руках, испускающие ту самую, непереносимую вонь. И так контрастирующие с ее тонкой, шелковистой рубашкой.
Она встала с кровати, подошла к зеркалу и долго смотрела на свое изображение, казалось, им любуясь. Взяла со столика тюбик в кремом, начала его медленно втирать в изуродованное ранами лицо. Я вновь засмеялся. Крем? Таким как она, таким как я крем уже не поможет.
Она расчесывала грязные, слипшиеся локоны большой щеткой. Перебирала пряди черными пальцами, мечтательно смотря на свое изображение. Она шептала: «Я красива.»
Еще вчера я бы согласился. А сегодня горло то и дело охватывали спазмы приближающейся рвоты. Мне было противно. И от себя противно, и от той, на сцене, — противно. От всего этого долбанного мира противно и стыдно. И я был прав. Она действительно заставила зал плакать… но не от восторга, а от сострадания. И только я с удовольствием бы заплакал от отвращения.
Открылась дверь в другую комнату, и раздался скрипучий, неприятный голос:
— К тебе пришли!
Дверь отворилась и над залом пронесся шелест крыльев. В глазах ангелов появилась… радость? Они улыбнулись? Пусть даже мимолетно?
— Скажи спасибо, что Лена еще не спит. Иначе бы я тебя не пустила.
Показалась в дверях тоненькая, светящаяся изнутри фигурка. Девушка. Чистая, невинная. Она была подобна ангелам, но без крыльев. Ее красота слепила, ее стеснительная улыбка грела душу теплом… и казалась столь знакомой, что я шагнул вперед, еще не веря.
Мы не все такие? Не все грязные? Бывают и другие?
— Зачем ты пришла? — резко спросила разлагающаяся заживо тварь.
— Я пришла попросить, — ответила девушка и голос ее, хрустальной чистоты, показался мне на удивление знакомым. Близким.
Я хочу к ней. Я хочу прикоснуться к ее чистоте, и в то же время… я так боюсь ее испачкать. Мне стыдно. Мне плохо. Мне нужно спасение, необходимо…
— Ты? — удивилась тварь. — Меня? О чем?
— Выслушай Пашу, пожалуйста.
Я медленно поднялся со ступенек и направился к сцене.
— Ты ведь хочешь выиграть на конкурсе? — спросил мой бескрылый ангел. — Паша написал замечательную песню. Верь мне, она действительно замечательная. Просто попробуй, прослушай ее, прошу…
— А тебе что за дело? Неужели любишь? — засмеялась тварь.
Девушка отвернулась.
— Может, и люблю, — сказала она. — Но он любит тебя. И я лишь хочу, чтобы он играл. И чтобы писал песни. Пусть даже для такой, как ты. Пожалуйста… Лена… прошу тебя. Выслушай его.
Ангелы вздохнули, а я бросился к сцене. Я хотел только одного, чтобы она, светлая, чистая, не унижалась больше из-за меня перед этой тварью, чтобы она больше не… страдала. Пожалуйста, услышь! Услышь, Оля!
Фигурка на сцене вздрогнула. Повернулась ко мне. На ее призрачном, светящемся лице появилось удивление. Я, не помня себя, впрыгнул на сцену и бросился к Оле, как вдруг услышал:
— Поздно!
Оля исчезла. Комната исчезла. И вся сцена вдруг погрузилась в темноту. Где-то в глубине мрака вновь залилась плачем мелодия. Теперь уже по мне?
Я дрожал от напряжения, чувствуя себя еще хуже, чем раньше. Мне дали надежду, у меня же ее забрали… почему? Неужели я действительно все это заслужил?
Что-то зашуршало спиной. Чувствуя недоброе, я медленно обернулся… И тотчас понял, как сильно я ненавижу червей. Тем более, таких огромных. И сотканных из пламени. Я ненавижу пламя… И кровь… ее капли, густые, крупные, медленно капают из его пасти и разбиваются о черную, горячую землю.
Я схватился за голову и в ужасе покачнулся, сдирая с черепа липкие волосы вместе с лоскутами кожи. Я хотел закричать, но связки меня не слушались, и наружу вырвался лишь жалостливый то ли плач, то ли стон. Мое тело меня предало! Или я предал его?
Я рвал ногтями кожу, мечтая только об одном, чтобы это все оказалось сном. Чтобы проснуться и стать прежним. Чтобы не чувствовать под ногтями мягкое, гнилое мясо, чтобы не вдыхать сладковатый запах тления. Я засмеялся. Вот она, ирония. Не чувствую боли, зато чувствую этот пронизывающий все мое существо запах. Ощущаю каждой клеточкой, приторную мягкость гнили, разъедающий желтые, хрупкие кости.
Тихо рыдала мелодия, и в такт ей что-то внутри рассыпалось на мелкие кусочки, потом вновь склеилось и вновь рассыпалось и так бесконечно. Еще одна мука. Еще одно наказание.
И вновь какая-то высшая сила приковала мой взгляд сцене. Там было спасение… знакомое, чистое. Комната, скорее всего — спальня. Судя по розоватым тонам и большом, плюшевом мишке на кровати — девчонки. Надо туда… туда. Может, там я смогу… стать прежним? Пожалуйста… я всего лишь хочу стать прежним…
Сделав пару шагов вниз, я в бессилии опустился на ступеньки: нет там спасения. И та, на кровати, была такой же, как и я. Остатки золотых волос, слипшиеся от гноя и черной, порченной крови. Язвы на обнаженных руках, испускающие ту самую, непереносимую вонь. И так контрастирующие с ее тонкой, шелковистой рубашкой.
Она встала с кровати, подошла к зеркалу и долго смотрела на свое изображение, казалось, им любуясь. Взяла со столика тюбик в кремом, начала его медленно втирать в изуродованное ранами лицо. Я вновь засмеялся. Крем? Таким как она, таким как я крем уже не поможет.
Она расчесывала грязные, слипшиеся локоны большой щеткой. Перебирала пряди черными пальцами, мечтательно смотря на свое изображение. Она шептала: «Я красива.»
Еще вчера я бы согласился. А сегодня горло то и дело охватывали спазмы приближающейся рвоты. Мне было противно. И от себя противно, и от той, на сцене, — противно. От всего этого долбанного мира противно и стыдно. И я был прав. Она действительно заставила зал плакать… но не от восторга, а от сострадания. И только я с удовольствием бы заплакал от отвращения.
Открылась дверь в другую комнату, и раздался скрипучий, неприятный голос:
— К тебе пришли!
Дверь отворилась и над залом пронесся шелест крыльев. В глазах ангелов появилась… радость? Они улыбнулись? Пусть даже мимолетно?
— Скажи спасибо, что Лена еще не спит. Иначе бы я тебя не пустила.
Показалась в дверях тоненькая, светящаяся изнутри фигурка. Девушка. Чистая, невинная. Она была подобна ангелам, но без крыльев. Ее красота слепила, ее стеснительная улыбка грела душу теплом… и казалась столь знакомой, что я шагнул вперед, еще не веря.
Мы не все такие? Не все грязные? Бывают и другие?
— Зачем ты пришла? — резко спросила разлагающаяся заживо тварь.
— Я пришла попросить, — ответила девушка и голос ее, хрустальной чистоты, показался мне на удивление знакомым. Близким.
Я хочу к ней. Я хочу прикоснуться к ее чистоте, и в то же время… я так боюсь ее испачкать. Мне стыдно. Мне плохо. Мне нужно спасение, необходимо…
— Ты? — удивилась тварь. — Меня? О чем?
— Выслушай Пашу, пожалуйста.
Я медленно поднялся со ступенек и направился к сцене.
— Ты ведь хочешь выиграть на конкурсе? — спросил мой бескрылый ангел. — Паша написал замечательную песню. Верь мне, она действительно замечательная. Просто попробуй, прослушай ее, прошу…
— А тебе что за дело? Неужели любишь? — засмеялась тварь.
Девушка отвернулась.
— Может, и люблю, — сказала она. — Но он любит тебя. И я лишь хочу, чтобы он играл. И чтобы писал песни. Пусть даже для такой, как ты. Пожалуйста… Лена… прошу тебя. Выслушай его.
Ангелы вздохнули, а я бросился к сцене. Я хотел только одного, чтобы она, светлая, чистая, не унижалась больше из-за меня перед этой тварью, чтобы она больше не… страдала. Пожалуйста, услышь! Услышь, Оля!
Фигурка на сцене вздрогнула. Повернулась ко мне. На ее призрачном, светящемся лице появилось удивление. Я, не помня себя, впрыгнул на сцену и бросился к Оле, как вдруг услышал:
— Поздно!
Оля исчезла. Комната исчезла. И вся сцена вдруг погрузилась в темноту. Где-то в глубине мрака вновь залилась плачем мелодия. Теперь уже по мне?
Я дрожал от напряжения, чувствуя себя еще хуже, чем раньше. Мне дали надежду, у меня же ее забрали… почему? Неужели я действительно все это заслужил?
Что-то зашуршало спиной. Чувствуя недоброе, я медленно обернулся… И тотчас понял, как сильно я ненавижу червей. Тем более, таких огромных. И сотканных из пламени. Я ненавижу пламя… И кровь… ее капли, густые, крупные, медленно капают из его пасти и разбиваются о черную, горячую землю.
Страница
7 из 8
7 из 8
