Что я меньше всего люблю в работе учителем — так это из года в год задавать детям на лето ахинею под названием «Ожившая история». Суть проекта в следующем: ученики сидят со своими бабушками-дедушками и записывают (в тетрадь, на диктофон или на камеру) их самые давние воспоминания, якобы для будущих поколений, — на самом же деле это просто лёгкий способ поднять свой средний балл…
Добавить в моё избранное
11 мин, 49 сек 13952
Это продолжалось семнадцать лет подряд. В очередной раз получив от учеников выполненные проекты, я ожидала, что они будут такими же нудными, как обычно, — и это ещё в лучшем случае. Н-да, далеко не самый блестящий мой класс.
Итак, пришла я домой, налила вина и приготовилась к длинной ночи из сплошных «А вот в твои годы у меня было только две пары штанов» и прочих «Моего брата как-то раз драли газетой за то, что он загнал мяч на соседскую лужайку». И как же в таких историях без типичных для стариков комментариев — по уровню сексизма или расизма порою доходящих до абсурда.
В этом классе была девочка, — назовём её Оливия. Оливия была пухленькой, миленькой, тихонькой и училась на одни четвёрки. В общем — особо ничем не примечательная ученица. Её проект обещал быть таким же средненьким, как и её автор. Отчасти именно поэтому я была настолько поражена тем, что увидела той ночью на самом деле.
По какой-то причине Оливия сдала два диска. Я начала проверку с того, который был подписан как «Интервью». По экрану компьютера пробежала рябь, после чего стартовала зернистая видеозапись. В кадре — зал, заваленный всяким барахлом. Оливия сидит в кресле с блокнотом в руках и выглядит как испуганный котёнок. Напротив неё сидит мужчина с мрачным выражением лица и покуривает сигарету, выжидательно вглядываясь в девочку.
«Начинай», — из-за камеры послышался женский голос. Большие глаза Оливии метнулись в сторону объектива, затем — обратно к человеку напротив.
«Я у своего двоюродного дедушки Стивена, — пробормотала девочка, — Он расскажет нам о том, как когда-то давно служил в армии».
Выражение лица у дедушки Стивена было такое, будто он предпочёл бы всему происходящему снова оказаться в окопе, однако он терпеливо дождался вопросов.
Как и ожидалось, Оливия вслух зачитывала заранее заготовленные мной вопросы, которые я раздала всему классу. Пару раз за интервью мама девочки шёпотом просила: «Говори погромче, Оливия». Ну и скукотень.
Для меня было большой интригой, когда Оливия наконец положила блокнот и спросила: «Тебе нравилось в армии?»
Совсем не по сценарию. С характерным для заядлого курильщика хрипом в голосе дедушка Стивен ответил: «Нет. Но было приятно уехать подальше от родного города».
«А куда ты поехал?»
«На Балканы».
«Угу-у», — промычала Оливия. «Похоже, она впервые слышит о Балканах», — подумала я. Через мгновение моё предположение подтвердилось: «И как там, на Булканах, всё по-другому, не как тут?»
«Да».
За кадром мать девочки осуждающе покашляла, чтобы дедушка Стивен был чуть поразговорчивее.
Но Оливия, кажется, всерьёз заинтересовалась: «Деда Стивен, а какое твоё самое худшее армейское воспоминание?»
Старик потушил сигарету о пепельницу и медленно поднялся со стула. «Сейчас приду», — пробурчал он, и изображение погасло.
Когда камеру сняли с паузы, всё осталось по-прежнему; разве что дедушка Стивен успел разложить какие-то бумажки в файлах поверх всякой всячины, разбросанной по кофейному столику. Он взял один из файлов.
«Я пошёл служить ещё ребёнком, — сказал он Оливии. — Ровесником твоего брата».
Оливия кивнула.
«Я не участвовал в боях. Обе мои операции проходили в восточноевропейских городах, разрушенных в ходе гражданских войн. Я вот что скажу: хе-ро-та. Я там был как уборщик какой-то, твою ж ма»…
«Кхе-кхе!» — прозвучало из-за камеры.
Дедушка Стивен вздохнул и перевёл взгляд на файл. «Наш отряд прикрепили к развалинам школы. Разбитые окна, провалившиеся потолки… но больше всего меня удивило то, что к нашему прибытию в таком состоянии школа пробыла уже несколько лет. То есть, никто и пальцем о палец не удосужился ударить, чтобы привести её в порядок. Мимо меня проходили детишки — наверное, шли выпрашивать деньги или ещё что, мля»…
Камера резко обратилась к полу, и недовольная мама Оливии отчитала Стивена. Было трудно расслышать, как именно — но вполне возможно было представить.
«Да ну тебя, вы вообще хотите дослушать или нет? — огрызнулся он. — То-то же. Буду говорить то, что хочу».
«Мам, — вклинилась Оливия, — пожалуйста, не перебивай».
«Ты же не будешь это перед всем классом презентовать?»
«Нет, мам, мы просто сдаём работу учителю».
«Ну тогда тем более. Что, учитель — не мужик, ругани не слышал?» — подметил дедушка Стивен. В принципе, с ним трудно было не согласиться — разве что, я действительно не «мужик».
Камера вернулась в изначальное положение, и, после того, как объектив нашёл фокус, кадр полностью восстановился.
«Эх-х, всё равно я слишком многого прошу, — проворчал Стивен. Он поднёс лист бумаги ближе к лицу. — Это письмо я нашёл в школьном подвале. Тогда я понятия не имел, что в нём написано, но мой приятель его перевёл. Теперь я его зачитаю.
Итак, пришла я домой, налила вина и приготовилась к длинной ночи из сплошных «А вот в твои годы у меня было только две пары штанов» и прочих «Моего брата как-то раз драли газетой за то, что он загнал мяч на соседскую лужайку». И как же в таких историях без типичных для стариков комментариев — по уровню сексизма или расизма порою доходящих до абсурда.
В этом классе была девочка, — назовём её Оливия. Оливия была пухленькой, миленькой, тихонькой и училась на одни четвёрки. В общем — особо ничем не примечательная ученица. Её проект обещал быть таким же средненьким, как и её автор. Отчасти именно поэтому я была настолько поражена тем, что увидела той ночью на самом деле.
По какой-то причине Оливия сдала два диска. Я начала проверку с того, который был подписан как «Интервью». По экрану компьютера пробежала рябь, после чего стартовала зернистая видеозапись. В кадре — зал, заваленный всяким барахлом. Оливия сидит в кресле с блокнотом в руках и выглядит как испуганный котёнок. Напротив неё сидит мужчина с мрачным выражением лица и покуривает сигарету, выжидательно вглядываясь в девочку.
«Начинай», — из-за камеры послышался женский голос. Большие глаза Оливии метнулись в сторону объектива, затем — обратно к человеку напротив.
«Я у своего двоюродного дедушки Стивена, — пробормотала девочка, — Он расскажет нам о том, как когда-то давно служил в армии».
Выражение лица у дедушки Стивена было такое, будто он предпочёл бы всему происходящему снова оказаться в окопе, однако он терпеливо дождался вопросов.
Как и ожидалось, Оливия вслух зачитывала заранее заготовленные мной вопросы, которые я раздала всему классу. Пару раз за интервью мама девочки шёпотом просила: «Говори погромче, Оливия». Ну и скукотень.
Для меня было большой интригой, когда Оливия наконец положила блокнот и спросила: «Тебе нравилось в армии?»
Совсем не по сценарию. С характерным для заядлого курильщика хрипом в голосе дедушка Стивен ответил: «Нет. Но было приятно уехать подальше от родного города».
«А куда ты поехал?»
«На Балканы».
«Угу-у», — промычала Оливия. «Похоже, она впервые слышит о Балканах», — подумала я. Через мгновение моё предположение подтвердилось: «И как там, на Булканах, всё по-другому, не как тут?»
«Да».
За кадром мать девочки осуждающе покашляла, чтобы дедушка Стивен был чуть поразговорчивее.
Но Оливия, кажется, всерьёз заинтересовалась: «Деда Стивен, а какое твоё самое худшее армейское воспоминание?»
Старик потушил сигарету о пепельницу и медленно поднялся со стула. «Сейчас приду», — пробурчал он, и изображение погасло.
Когда камеру сняли с паузы, всё осталось по-прежнему; разве что дедушка Стивен успел разложить какие-то бумажки в файлах поверх всякой всячины, разбросанной по кофейному столику. Он взял один из файлов.
«Я пошёл служить ещё ребёнком, — сказал он Оливии. — Ровесником твоего брата».
Оливия кивнула.
«Я не участвовал в боях. Обе мои операции проходили в восточноевропейских городах, разрушенных в ходе гражданских войн. Я вот что скажу: хе-ро-та. Я там был как уборщик какой-то, твою ж ма»…
«Кхе-кхе!» — прозвучало из-за камеры.
Дедушка Стивен вздохнул и перевёл взгляд на файл. «Наш отряд прикрепили к развалинам школы. Разбитые окна, провалившиеся потолки… но больше всего меня удивило то, что к нашему прибытию в таком состоянии школа пробыла уже несколько лет. То есть, никто и пальцем о палец не удосужился ударить, чтобы привести её в порядок. Мимо меня проходили детишки — наверное, шли выпрашивать деньги или ещё что, мля»…
Камера резко обратилась к полу, и недовольная мама Оливии отчитала Стивена. Было трудно расслышать, как именно — но вполне возможно было представить.
«Да ну тебя, вы вообще хотите дослушать или нет? — огрызнулся он. — То-то же. Буду говорить то, что хочу».
«Мам, — вклинилась Оливия, — пожалуйста, не перебивай».
«Ты же не будешь это перед всем классом презентовать?»
«Нет, мам, мы просто сдаём работу учителю».
«Ну тогда тем более. Что, учитель — не мужик, ругани не слышал?» — подметил дедушка Стивен. В принципе, с ним трудно было не согласиться — разве что, я действительно не «мужик».
Камера вернулась в изначальное положение, и, после того, как объектив нашёл фокус, кадр полностью восстановился.
«Эх-х, всё равно я слишком многого прошу, — проворчал Стивен. Он поднёс лист бумаги ближе к лицу. — Это письмо я нашёл в школьном подвале. Тогда я понятия не имел, что в нём написано, но мой приятель его перевёл. Теперь я его зачитаю.
