Добавить в моё избранное
20 мин, 2 сек 14710
Я спрыгнул на землю, а Лэйла немедленно подбежала к воде и принялась жадно пить. И тут я увидел ее.
Краска смущения залила мои щеки. Удивительно, но девушка сразу же перестала бояться — она засмеялась. Этот звонкий смех, в котором перемешались облегчение, нежность и радость, заставил меня окончательно потерять голову.
Признаюсь, сначала я принял ее за нимфу. Белые, с золотистым отливом, волосы были распущены, и свободно падали до лопаток. Глаза цвета ясного весеннего неба словно смеялись сами по себе, но ласковым и нежным смехом, предназначенным только мне. А полные нежные губы, которые, когда она улыбалась, приоткрывали белоснежные зубы, алели, как чуть недозрелые вишни — уже сладкие, но все еще упругие и сочные. Зрелище было настолько неземным, что красноречие оставило меня и я сбивчиво, рассыпаясь в извинениях, торопливо пробормотал свое имя. Когда она в ответ назвала себя, я понял, как ошибался.
— Я — Анжелина Радьё, ваша светлость. Я так рада видеть вас воочию — по словам моей тетушки вы представлялись мне угрюмым сухарем и невеждой, и уж никак не ожидала я встретить… — она вспыхнула и потупилась. Счастливый от ее слов, я поспешил сгладить неловкость и спросил, кто же ее тетушка, страшась обнаружить перед собой какую-нибудь родственницу, на что ответ был тихим и коротким:
— Баронесса де Фортересс, месье.
— О! Та грубая старуха, что все время хочет от меня какого-то представления к обществу, и никогда не объясняет толком, чего ей надо?
Когда Анжелина смеялась, на щеках ее появлялись очаровательные ямочки.
— О, ваша светлость, она же, все-таки, моя тетя!
— Простите меня, мадемуазель, я обязательно заглажу вину. Я даже выполню ее просьбу, если она сможет изложить ее внятно — или воспользуется помощью переводчицы. Например, вашей.
Я действительно ошибался. Не нимфа, но настоящий ангел — что лишний раз подчеркивало ее имя, — явился мне тогда в ее совершенном облике.
Так, в день своего тридцатидвухлетия, я обрел обе половинки своей души — черную и белую. День и ночь, Анжелина и Лэйла.
Спустя всего лишь год я сделал ей предложение. И снова понял, что предела счастью нет — ни с чем мне никогда не сравнить экстаз, испытанный мною, когда она сказала «да». Глаза ее смеялись, и я упивался этим смехом, тихим и добрым, который предназначался только мне.
Как сейчас помню наши конные прогулки по парку, когда Лэйла сначала везла обоих, а потом, дабы она не уставала, я спешивался, и, подобно верному оруженосцу, шел у стремени, в то время как моя возлюбленная ехала верхом. Она звала меня «Мой рыцарь», не греша против истины — ради нее я был готов к битве с любым драконом.
А через год после нашей помолвки произошло несчастье.
Лэйла умерла.
Шерсть клочьями опадала с ее покрывшегося блестящими язвами тела, и черная красавица стремительно превращалась в жалкое, дрожащее существо, вызывавшее у всех обитателей поместья лишь брезгливую жалость. У всех, но только не у меня. Вечера я проводил в конюшне, гладя бессильно склоненную голову лошади. Я сам носил ей воду и поил из фарфоровой чашки, когда ноги перестали держать Лэйлу. И все это время рядом со мной была Анжелина. Лишь она, лишь ее успокаивающее присутствие, не дало мне окончательно впасть в отчаяние. Ангел во плоти, она утешала и меня, и мою несчастную подругу, которая неотвратимо угасала на наших глазах.
Однажды, едва переступив порог конюшни, я понял — все кончено. Не в силах говорить, я подбежал к бездыханному телу, но лишь бессильно отступил. В помертвевших, затянутых мутью глазах, не было ни единой искорки жизни. Под левым глазом, где, вопреки таинственному недугу, шерсть оставалась такой же гладкой, как и в лучшие дни, пролегла мокрая дорожка. Я понял, что перед смертью Лэйла плакала, и заплакал сам, не в силах сдержать горьких рыданий. Так меня и застала моя Анжелина — весь в слезах, я баюкал на коленях тяжелую, окоченевшую голову Лэйлы.
Она утешала меня, как могла, окончательно укрепив в мыслях об ангельской своей природе. И когда судороги того, что врачи называют hysterica, прекратили сотрясать мое тело, я понял, что нашу свадьбу откладывать долее нельзя. Что теперь, потеряв одну половину своей души, я умру, если проживу хотя бы миг и без второй.
И через месяц утомительных приготовлений к свадьбе, Анжелина стала графиней де ла Видэ.
Мы собирались в Париж, к моей родне, чтобы провести медовый месяц в столице, но так хотели побыть наедине, что отказались от всякого сопровождения. В карете, с которой, по моему настоянию, была снята всяческая позолота, находились только мы вдвоем, да кучер — старый солдат, откомандированный для нашей охраны полковником Бутентрэном. Мой друг прекрасно понимал нашу жажду уединения.
О, если бы я знал, что приготовила нам судьба, никогда бы не поступил так, как поступил тогда.
Краска смущения залила мои щеки. Удивительно, но девушка сразу же перестала бояться — она засмеялась. Этот звонкий смех, в котором перемешались облегчение, нежность и радость, заставил меня окончательно потерять голову.
Признаюсь, сначала я принял ее за нимфу. Белые, с золотистым отливом, волосы были распущены, и свободно падали до лопаток. Глаза цвета ясного весеннего неба словно смеялись сами по себе, но ласковым и нежным смехом, предназначенным только мне. А полные нежные губы, которые, когда она улыбалась, приоткрывали белоснежные зубы, алели, как чуть недозрелые вишни — уже сладкие, но все еще упругие и сочные. Зрелище было настолько неземным, что красноречие оставило меня и я сбивчиво, рассыпаясь в извинениях, торопливо пробормотал свое имя. Когда она в ответ назвала себя, я понял, как ошибался.
— Я — Анжелина Радьё, ваша светлость. Я так рада видеть вас воочию — по словам моей тетушки вы представлялись мне угрюмым сухарем и невеждой, и уж никак не ожидала я встретить… — она вспыхнула и потупилась. Счастливый от ее слов, я поспешил сгладить неловкость и спросил, кто же ее тетушка, страшась обнаружить перед собой какую-нибудь родственницу, на что ответ был тихим и коротким:
— Баронесса де Фортересс, месье.
— О! Та грубая старуха, что все время хочет от меня какого-то представления к обществу, и никогда не объясняет толком, чего ей надо?
Когда Анжелина смеялась, на щеках ее появлялись очаровательные ямочки.
— О, ваша светлость, она же, все-таки, моя тетя!
— Простите меня, мадемуазель, я обязательно заглажу вину. Я даже выполню ее просьбу, если она сможет изложить ее внятно — или воспользуется помощью переводчицы. Например, вашей.
Я действительно ошибался. Не нимфа, но настоящий ангел — что лишний раз подчеркивало ее имя, — явился мне тогда в ее совершенном облике.
Так, в день своего тридцатидвухлетия, я обрел обе половинки своей души — черную и белую. День и ночь, Анжелина и Лэйла.
Спустя всего лишь год я сделал ей предложение. И снова понял, что предела счастью нет — ни с чем мне никогда не сравнить экстаз, испытанный мною, когда она сказала «да». Глаза ее смеялись, и я упивался этим смехом, тихим и добрым, который предназначался только мне.
Как сейчас помню наши конные прогулки по парку, когда Лэйла сначала везла обоих, а потом, дабы она не уставала, я спешивался, и, подобно верному оруженосцу, шел у стремени, в то время как моя возлюбленная ехала верхом. Она звала меня «Мой рыцарь», не греша против истины — ради нее я был готов к битве с любым драконом.
А через год после нашей помолвки произошло несчастье.
Лэйла умерла.
Шерсть клочьями опадала с ее покрывшегося блестящими язвами тела, и черная красавица стремительно превращалась в жалкое, дрожащее существо, вызывавшее у всех обитателей поместья лишь брезгливую жалость. У всех, но только не у меня. Вечера я проводил в конюшне, гладя бессильно склоненную голову лошади. Я сам носил ей воду и поил из фарфоровой чашки, когда ноги перестали держать Лэйлу. И все это время рядом со мной была Анжелина. Лишь она, лишь ее успокаивающее присутствие, не дало мне окончательно впасть в отчаяние. Ангел во плоти, она утешала и меня, и мою несчастную подругу, которая неотвратимо угасала на наших глазах.
Однажды, едва переступив порог конюшни, я понял — все кончено. Не в силах говорить, я подбежал к бездыханному телу, но лишь бессильно отступил. В помертвевших, затянутых мутью глазах, не было ни единой искорки жизни. Под левым глазом, где, вопреки таинственному недугу, шерсть оставалась такой же гладкой, как и в лучшие дни, пролегла мокрая дорожка. Я понял, что перед смертью Лэйла плакала, и заплакал сам, не в силах сдержать горьких рыданий. Так меня и застала моя Анжелина — весь в слезах, я баюкал на коленях тяжелую, окоченевшую голову Лэйлы.
Она утешала меня, как могла, окончательно укрепив в мыслях об ангельской своей природе. И когда судороги того, что врачи называют hysterica, прекратили сотрясать мое тело, я понял, что нашу свадьбу откладывать долее нельзя. Что теперь, потеряв одну половину своей души, я умру, если проживу хотя бы миг и без второй.
И через месяц утомительных приготовлений к свадьбе, Анжелина стала графиней де ла Видэ.
Мы собирались в Париж, к моей родне, чтобы провести медовый месяц в столице, но так хотели побыть наедине, что отказались от всякого сопровождения. В карете, с которой, по моему настоянию, была снята всяческая позолота, находились только мы вдвоем, да кучер — старый солдат, откомандированный для нашей охраны полковником Бутентрэном. Мой друг прекрасно понимал нашу жажду уединения.
О, если бы я знал, что приготовила нам судьба, никогда бы не поступил так, как поступил тогда.
Страница
2 из 6
2 из 6
