Здесь тоже водятся акулы

Ну, в смысле, им тоже захотелось что-нибудь СНЯТЬ, не только твоим отмороженным дружкам.

Шкет просто онемел от такой несправедливости. Он хотел что-то проговорить, но, вместо красноязычной пафосной речи, начал заикаться: «Б-б… Х-х… Бл-бл… Су-су»…

— Что же ты запинаешься? — оторвал Федя свой взгляд от тихой морской глади, покрытой масляными пятнами мазута (к вечеру мазут расплывается все дальше и дальше от берега, как раздувающийся резиновый пузырь) и посмотрел в глаза этому напуганному шкету. — Ты ведь хотел доказать, что это не так? Давай, доказывай! Видишь — я весь напрягся во внимании?

Поскольку шкет не мог хоть что-либо произнести вслух, то он, по крайней мере, пытался проделать это мысленно: «Что он хочет мне предъявить, этот лошок? Если я повторю, утвердительно, что его реально раздевали эти тупые лохушки, то что он мне провоняет в ответ? То, что мы с ними типа «скентовались»? То, что мы в это время спрятались где-то неподалеку и подглядывали («пасли» этого марамоя), раз я точно в этом уверен: в том, что его пытались раздеть те три юбки, чтобы стоять щас в сторонке и снимать это беспонтовое «детское порно». Если он такое мне скажет, то это будет значить, что вся наша братва засцала перед этими тремя деточками, с бантиками и косичками! Короче, этот чел может реально подставить меня перед всеми моими братанами. Короче, лучше вообще с ним не базарить».

— Да никто тебе не собирается ничего доказывать, — подошёл к Феде кто-то из заступников этого шкета. — Что это ты разговорился, как та рыбка? Ну, которую ты не поймал.

Федя дожидался ответа от другого пацана, а не от этого выскочки. Беляева интересовало мнение шкета. Все-таки, шкет — более постоянный Федин собеседник, чем все остальные. А, если Беляев заговорит с кем-то другим, то придется весь разговор начинать заново.

— Эй, малец, — подошел он к Феде поближе, — что замолчал? Я с тобой разговариваю! Может, ты чего-то от нас хочешь? От всех нас.

— Я хочу, чтобы вам всем стало плохо, — не выдержал Федя этого канючащего допроса и хоть что-то промолвил ему в ответ.

— Чего-чего? Ты не мог бы погромче, а не в нос?

— Очень-очень плохо…

— Да чего он там мычит… — обернулся к своей «бригаде».

— Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ УТОНУЛИ. ВЫ — ВСЕ.

— Вы слышали, пацаны? — обратился он ко всем своим зомби. — Он хочет нам отомстить! Ну, то есть, чтобы мы все искупались, а то как-то несправедливо: девчонки снимают на видео этого горе-купальщика, а нас всех никто не снимает. Может, искупнемся, в натуре?

— Да ну, встрёмно, — посмотрел кто-то из его товарищей на мазутные пятна. — К вечеру опять масло расползлось.

— Да, ну и по фигу!

— А что, если этот недоносок завтра опять сюда придет? — стрельнул кто-то третий «бычком» в Федин затылок, — и опять выкинет какой-нибудь фортель!

И тут до шкета дошло, в чем дело. Дело в том, что этот лошок — обыкновенное сцыкло. А что делает сцыкло, когда ему подвернулся удобный случай и он ощутил полное превосходство над честными, конкретными пацанами? Он делает их себе подобными. Быстро, либо постепенно. В данном случае, он пытается очень быстро (очень шустро) провернуть всю свою нехитрую операцию. Например, сначала они все дико запаниковали, неизвестно перед чем. Так, словно они находятся в болотистой местности и этот полоумный провалился в трясину. Теперь получается еще хуже: они все засцали перед двумя или тремя «девочками в юбочках». И что же в третий раз является причиной их «дрожи в коленках»? То, что они испугались чего-то, совсем уже глупого, мазутных пятен?! Поэтому шкет принялся раздеваться самым первым.

— Чо ты раздеваешься? — сразу же загудели некоторые пацаны. — Чо здесь, нудистский пляж?

— Ну, давай в одежде, — хохотнул шкет. — Как этот крейзи, — покосился он в Федину сторону. Покосился с таким презрением, словно там лежала дохлая соседская кошка (та, которую он однажды украл у ведьмы-соседки и забил камнями со своими приятелями).

— Эй, метелки! — разделся шкет до плавок и прокричал троим девкам с мобильниками, — вы меня снимаете? На мне держите камеру! Я очень фотогеничный… В смысле, телегеничный. — Он осекся, потому что случайно перевел взгляд в Федину сторону и почувствовал: «опять косяк. Я говорю, как будто бы от лица голых булочек этого дауна. Вот, что для них по-настоящему телегенично! Для этих, не имеющих извилин, пустышек… Н-да».

И он прыгнул. Прыгнул первым, как это делает всякий водогрей.

— Пацаны, — объявил он, вынырнув, — вода совсем не мазутная! Мазуты — это обман зрения. Прыгай все за мной!

Не говоря ничего, пацаны тут же принялись раздеваться… И закончилось все тем, что Федя опять остался сидеть на причале один. Одинешенек. Так же, как и в самый первый раз. До тех пор, пока эти чудилы не подвалили к нему всей толпой.

— Э! — провопил шкет каким-то странным-недовольным голосом, — какой лох схватил меня за ногу?!