Фотография

Но больше всего беспокоило то, что он никак не мог прийти в сознание, хотя все сроки для этого уже прошли. — Поделился волнением главврач, открывая дверь палаты. Отец лежал в палате один, в абсолютной тишине. Все приблизились вплотную. Дед Максим лежал неподвижно, бледное лицо освещало утреннее солнце. Но все заметили, что лицо это было не несчастным, а с еле заметной улыбкой. Сергей попросил сестру задержаться, а сам помчался подготавливать место для отца.

Капельница медленно вводила в тело прозрачную жидкость. В белоснежной палате он был один, и ничто не нарушало эту безмятежность. Его мысли были где-то далеко: он видел сон — красочный и яркий. Перед глазами мелькали поезда и теплоходы, в полях созревала пшеница, реки шумели водой и уносились вдаль за горизонт. Он снова видел и наслаждался этим. Не было ни времени, ни дня. Была бесконечность — лёгкая и спокойная. Сквозь этот сон, дед Максим услышал до боли знакомый голос: Вставай Максим, нам пора — в парке снова зацветает сирень! Он открыл глаза. Да, это была она, его любимая жена Агрипина, по которой он так тосковал. Она протянула ему руку, он ухватился. Тепло было таким знакомым.

— Ты знаешь, милая, я ведь почти ослеп, — пожаловался Максим на судьбу. — Почему я вижу тебя так хорошо, как раньше? Я чувствую такую лёгкость. — Скупая слеза покатилась по его щеке.

— Максим, иногда приближение конца, дает нам знаки. Но, видя их, мы не можем понять и объяснить: что происходит? — она нежно обхватила его голову руками. — Пойдём, нам так много надо рассказать друг другу.

Они вышли из больницы не услышанные, и не замеченные никем. Они были счастливы как прежде. Солнечный луч теперь, согревал их обоих. Больше никуда не надо было спешить — впереди ждала вечность. Они, не спеша, добрели до любимого парка, где дед Максим сделал непонятные фотографии, которые несли информацию о чём-то важном. Затем, пошли по дорожке, под кустами сирени. Как это было всегда…