Я стою, курю несчетную свою сигарету, смотрю на шлюху. Хотя нет, конечно же, нет, — на проститутку. Смотрю и оцениваю товар — она и есть товар. А самое прекрасное в этом то, что она сама это отлично знает и относится к этому, как должно.
Добавить в моё избранное
22 мин, 51 сек 16352
Маленькая, тонконогая, узкокостная, черноволосая, волосы чистые, но взлохмаченные, эдаким темным облаком. На ней тяжелые ботинки и мужское черное пальто, на несколько размеров больше, чем ей бы требовалось. То ли у нее под пальто ничего нет, то ли есть очень немного, интересно.
— Расстегнись, — говорю я, роняя окурок и наступив на него. Расстегивается. Так и есть. Трусики, лифчик, пояс для чулок и рубашка, расстегнутая до двух последний пуговиц. Тоже, кстати, мужская и тоже, кстати, большая. И чистая. Пара татуировок, не вглядываюсь, смотрю на тело, потом в глаза — героинщица, уверен. А я ошибаюсь редко. Но то ли недавно в системе, то ли умудряется держать дозу. Это ненадолго, легенда о долгом нахождении на одной дозе ходит серди трусливых наркоманов, которым надо себя чем-то утешить. Этой, кажется, утешать себя не надо. И помочь ей некому. И незачем. Героин тут продается везде, в каждом переулке, соблюдается видимость конспирации, которая особенно смешно выглядит, когда драг-диллер рысцой бежит к подъехавшей полицейской машине, на ходу доставая деньги, даже не убранные в конверт.
В этом городе продается все, особенно то, что когда-то, говорят, было очень строго запрещено и, вроде бы даже как, порой преследовалось по закону, сурово и беспристрастно осуждавшему на тюремные сроки всякую мелочевку, которой откупались люди покрупнее, до тех пор, пока их не сдавали их хозяева и все шло своим чередом.
Теперь на это всем давным-давно наплевать. Нет, разумеется, законы есть, просто они не работают, надо быть отпетым дураком, чтобы умудриться сесть за их нарушение.
Весь этот мир держится на коротком слове: «Отстегивай!» И после этого ты получаешь индульгенцию прямо в рай.
Я не знаю другой жизни и никогда не знал, я родился и вырос в этом мире, который окружает меня. Возможно, я генетическая ошибка, возможно, как раз результат этой ублюдочной эволюции, не знаю и не думаю об этом. Скучно.
Проститутка переминается с ноги на ногу, ей холодно, а я все молчу, смотрю и курю очередную сигарету. Снег падает на ее кожу и тает. Она не застегнется, пока я не разрешу — вдруг, я все же ее куплю, и не на полчаса, а на всю ночь? Предел мечтаний, однако — не выбегать снова на мороз, а до утра пробыть… А где? Уведу с собой? Пойду к ней? Будет ли утро? Так далеко она не загадывает.
— Застегнись, — роняю я и протягиваю ей пачку сигарет. Очень аккуратно, чтобы не касаться фильтров соседних сигарет, она берет одну себе и прикуривает от моей. Мне нравится и контраст ее тела с нарочито большой и грубой одеждой и отсутствие улыбки на лице — ни дежурной, ни заманивающей, никакой. Причем это совсем не потому, что она уже выходит в тираж. Просто ей, как и мне, на все наплевать.
Когда-то этот мир счастливо жил по закону: «А оно тебе надо?» и тем решал все свои проблемы, превратившись, разумеется, в этот. Тут к первоначальному постулату добавилось еще несколько слов: «Надо? Отстегивай!» И мир стал таким, какой он есть.
Проститутка боится смотреть вниз, на мою корзину. Большую, вместительную, в которой лежат свежесрубленные человеческие головы. Кто-то из них был жив час назад, кто-то десять минут, те, что на дне, попались мне раньше, ранним вечером. А уже поздний вечер. Снег легкой кисеей накрывает мой товар.
Я не маньяк. Это моя работа. Просто я напрочь лишен некоторых чувств, которыми наделено большинство из вас — что и делает вас жертвами, а меня охотником.
В раннем детстве, когда я только начинал постигать закон этого мира («Отстегивай!»), мне пришла в голову простая и по-детски логичная, мысль. Если я не стану отстегивать, мне останется больше. За ней пришлось смириться со второй — если я не стану, я должен быть готов убивать за это и совершенно неважно, кого. Или быть убитым. Отстегивать я не хотел.
Нет, в мире есть масса работы, где отстегивание прикрыто словами «налог», «штраф» и еще какими-то, где все это носит постоянный и умеренный, вроде как, характер. Просто дебилам, которые следуют этим законам, не приходит в голову посчитать, сколько они отдают в никуда — на поддержку неработающих для таких, как я, законов, на медицину, где «Отстегивай!» доминирующая нынче идея, на содержания орды тунеядцев, которая, обдолбившись «кокосом», сочиняет им все новые и новые законы, все крепче зажимая им яйца в тиски, но попутно предлагая обезболивающее.
Я не отстегиваю. Не хочу. Никому. И живу, пока живется, разумеется, рано или поздно, мир меня заметит и уничтожит. Ну, пока что все идет, как идет.
Таких, как я, называют «хэдхантерами» и боятся до мокрых трусов, потому в переулках и в тупиках человека встретить почти невозможно — разве что такого же, как ты сам. Ну, мне и такие годятся. Вот с них полиция имеет, так имеет. У них свои территории, свои правила, свои порядки, свои старшие и прочее, в общем, они вписались в криминальную структуру мира, как не так давно вписались туда и охотники за скальпами, ныне канувшими в прошлое.
— Расстегнись, — говорю я, роняя окурок и наступив на него. Расстегивается. Так и есть. Трусики, лифчик, пояс для чулок и рубашка, расстегнутая до двух последний пуговиц. Тоже, кстати, мужская и тоже, кстати, большая. И чистая. Пара татуировок, не вглядываюсь, смотрю на тело, потом в глаза — героинщица, уверен. А я ошибаюсь редко. Но то ли недавно в системе, то ли умудряется держать дозу. Это ненадолго, легенда о долгом нахождении на одной дозе ходит серди трусливых наркоманов, которым надо себя чем-то утешить. Этой, кажется, утешать себя не надо. И помочь ей некому. И незачем. Героин тут продается везде, в каждом переулке, соблюдается видимость конспирации, которая особенно смешно выглядит, когда драг-диллер рысцой бежит к подъехавшей полицейской машине, на ходу доставая деньги, даже не убранные в конверт.
В этом городе продается все, особенно то, что когда-то, говорят, было очень строго запрещено и, вроде бы даже как, порой преследовалось по закону, сурово и беспристрастно осуждавшему на тюремные сроки всякую мелочевку, которой откупались люди покрупнее, до тех пор, пока их не сдавали их хозяева и все шло своим чередом.
Теперь на это всем давным-давно наплевать. Нет, разумеется, законы есть, просто они не работают, надо быть отпетым дураком, чтобы умудриться сесть за их нарушение.
Весь этот мир держится на коротком слове: «Отстегивай!» И после этого ты получаешь индульгенцию прямо в рай.
Я не знаю другой жизни и никогда не знал, я родился и вырос в этом мире, который окружает меня. Возможно, я генетическая ошибка, возможно, как раз результат этой ублюдочной эволюции, не знаю и не думаю об этом. Скучно.
Проститутка переминается с ноги на ногу, ей холодно, а я все молчу, смотрю и курю очередную сигарету. Снег падает на ее кожу и тает. Она не застегнется, пока я не разрешу — вдруг, я все же ее куплю, и не на полчаса, а на всю ночь? Предел мечтаний, однако — не выбегать снова на мороз, а до утра пробыть… А где? Уведу с собой? Пойду к ней? Будет ли утро? Так далеко она не загадывает.
— Застегнись, — роняю я и протягиваю ей пачку сигарет. Очень аккуратно, чтобы не касаться фильтров соседних сигарет, она берет одну себе и прикуривает от моей. Мне нравится и контраст ее тела с нарочито большой и грубой одеждой и отсутствие улыбки на лице — ни дежурной, ни заманивающей, никакой. Причем это совсем не потому, что она уже выходит в тираж. Просто ей, как и мне, на все наплевать.
Когда-то этот мир счастливо жил по закону: «А оно тебе надо?» и тем решал все свои проблемы, превратившись, разумеется, в этот. Тут к первоначальному постулату добавилось еще несколько слов: «Надо? Отстегивай!» И мир стал таким, какой он есть.
Проститутка боится смотреть вниз, на мою корзину. Большую, вместительную, в которой лежат свежесрубленные человеческие головы. Кто-то из них был жив час назад, кто-то десять минут, те, что на дне, попались мне раньше, ранним вечером. А уже поздний вечер. Снег легкой кисеей накрывает мой товар.
Я не маньяк. Это моя работа. Просто я напрочь лишен некоторых чувств, которыми наделено большинство из вас — что и делает вас жертвами, а меня охотником.
В раннем детстве, когда я только начинал постигать закон этого мира («Отстегивай!»), мне пришла в голову простая и по-детски логичная, мысль. Если я не стану отстегивать, мне останется больше. За ней пришлось смириться со второй — если я не стану, я должен быть готов убивать за это и совершенно неважно, кого. Или быть убитым. Отстегивать я не хотел.
Нет, в мире есть масса работы, где отстегивание прикрыто словами «налог», «штраф» и еще какими-то, где все это носит постоянный и умеренный, вроде как, характер. Просто дебилам, которые следуют этим законам, не приходит в голову посчитать, сколько они отдают в никуда — на поддержку неработающих для таких, как я, законов, на медицину, где «Отстегивай!» доминирующая нынче идея, на содержания орды тунеядцев, которая, обдолбившись «кокосом», сочиняет им все новые и новые законы, все крепче зажимая им яйца в тиски, но попутно предлагая обезболивающее.
Я не отстегиваю. Не хочу. Никому. И живу, пока живется, разумеется, рано или поздно, мир меня заметит и уничтожит. Ну, пока что все идет, как идет.
Таких, как я, называют «хэдхантерами» и боятся до мокрых трусов, потому в переулках и в тупиках человека встретить почти невозможно — разве что такого же, как ты сам. Ну, мне и такие годятся. Вот с них полиция имеет, так имеет. У них свои территории, свои правила, свои порядки, свои старшие и прочее, в общем, они вписались в криминальную структуру мира, как не так давно вписались туда и охотники за скальпами, ныне канувшими в прошлое.
Страница
1 из 7
1 из 7
