Добавить в моё избранное
19 мин, 59 сек 10989
Такими же чужими казались ему и большинство украшавших обои таинственных символов.
В научном оборудовании парень понимал ещё меньше, а потому уютно чувствовал себя только среди тренажёров спортивного уголка, да рядом с массивным рабочим столом, за которым они с Павлом Германовичем устраивали совещания, а иногда и просто беседовали «за жизнь».
Стол этот устрашающими размерами напоминал вставшего на колени слона. Старинный, в чём-то даже архаичный, дубово-кожаный верх гиганта скрывал вполне современную электронную начинку. Благодаря ей хозяин, не покидая удобного кресла, легкими движениями пальцев мог управлять практически всеми электронными и механическими устройствами.
Был у стола и ещё один секрет: при нажатии определённой комбинации клавиш из правой ножки выдвигался искусно скрытый пластиковый контейнер, и прямо в руку сидящего в хозяйском кресле человека утыкалась рукоять полностью снаряжённого Глока-19. Причём, патрон уже был в стволе, оставалось лишь снять пистолет с предохранителя.
Пощёлкав клавишами ноутбука, Павел Германович дождался, пока автоматика наглухо закроет шторы, создав в комнате тёмно-серый сумрак.
— Ну, пробуй! — кивнул он гостю в сторону стоящих у стола весов. — О делах позже расскажешь. Вижу ведь — не терпится…
Сергей встал на платформу и затаил дыхание. Учитель щёлкнул последним тумблером, повернув до положения «вертикально» планки жалюзи. Во тьме теперь горело только табло на платформе.
— Девяносто семь кило, двести сорок семь граммов, — прочитал Павел Германович. — И ещё раз при свете.
Жалюзи уехали вверх. Шторы раздвинулись.
— А теперь девяносто семь четыреста двадцать четыре, — грустно произнёс Сергей. — Разрыв массы: сто семьдесят семь граммов. Практически то же, что и раньше. Значит, идея лишь казалась хорошей…
— А что хоть за мысль была?
— Вы новости ещё не смотрели?
— Погоди, сейчас! РБК хватит?
— Да, там уже должны появиться.
— Так, так… А вот: бандитская разборка на пустыре, двадцать семь трупов. Твои?
— Больше половины моих… — вздохнул устроившийся на гостевом стуле Сергей. — Четырнадцать или пятнадцать… И всё зря! А я-то считал, вот оно: зло, которое и не зло вовсе! Ведь, если подумать, город родной от бандитов подчистил, где ещё найти такое доброе дело, которое «руками зла»…
— Ладно, не переживай так! А знаешь — я ночью новый перевод формулы закончил… Хочешь, зачитаю?
Сергей устало кивнул. Формула. Это значит — в стихах. Опять в стихах, снова в стихах. Может, им стоит хоть раз взять за основу прозаический вариант, а не пытаться его зарифмовать. Впрочем, резоны учителя были ему понятны: замысел по условию Великого Автора должен укладываться в стихотворный размер, к тому же стихи лучше запоминаются…
— Зло возрастает в силе многократно,
Когда во Зле твоём не видно зла!
А дальше — вдохновенье скажет внятно,
Как совершают Чёрные Дела!
Лишь тот из вас через барьер пробьётся,
Крылами сильными пронзивши Тьмы предел…
Кто разумом пытливым доберётся
До наивысшей формы Чёрных Дел!
— Извините, учитель. Но… Это ведь уже седьмой вариант! И как же нам понять: какой — правильный?
— Ты думаешь, я знаю? Последовательный перевод с четырёх языков, три из которых давно и безнадёжно мертвы — сложнейшая задача! А братков этих ты зря покрошил. Прикинь: кто о них сейчас думает? Жёны, матери, детишки, ничего о папиной работе не знающие, да кореша по бандитской бригаде. А все они уверены, что ты совсем не доброе дело сотворил…
— Ну, а остальные?
— Большинству сограждан плевать, кто кого мочит! Лишь бы не их самих! Не забывай об этом…
— А жертвы беспредела? Их мысли — не в счёт?
— Да как же эти люди узнать могут, что покрошили именно их обидчиков? Фотографий к репортажу никто не прикладывал…
От квартиры Рубикса к своему дому Сергей шёл через парк. Напрямик тут больше часа — почти вдвое дольше, чем вкруговую на трамвае. Но, как всегда после совещания — хотелось проветриться и спокойно всё обдумать. А здесь было тихо и безлюдно. Утренние бегуны давно сменили костюмы и разбрелись по офисам. Собачники прогуляли и возвратили в душные квартиры любимых питомцев. Для пенсионеров же было ещё рановато.
Парень довольно быстро прошёл ту часть пути, где вдоль ровных асфальтовых дорожек разноцветными узорами пестрели цветочные клумбы, и углубился в «дикий» лесной массив, в котором сами собой, без участия человека, росли вперемешку сосны и берёзы, клёны и липы, а образованные ветром прогалины быстро заполнял вездесущий осинник. Упавшие сучья и поваленные ветром деревья регулярно убирали здесь только с главных, гравийных, дорожек. А большая часть сушняка лежала уже даже не годами — десятилетиями.
В научном оборудовании парень понимал ещё меньше, а потому уютно чувствовал себя только среди тренажёров спортивного уголка, да рядом с массивным рабочим столом, за которым они с Павлом Германовичем устраивали совещания, а иногда и просто беседовали «за жизнь».
Стол этот устрашающими размерами напоминал вставшего на колени слона. Старинный, в чём-то даже архаичный, дубово-кожаный верх гиганта скрывал вполне современную электронную начинку. Благодаря ей хозяин, не покидая удобного кресла, легкими движениями пальцев мог управлять практически всеми электронными и механическими устройствами.
Был у стола и ещё один секрет: при нажатии определённой комбинации клавиш из правой ножки выдвигался искусно скрытый пластиковый контейнер, и прямо в руку сидящего в хозяйском кресле человека утыкалась рукоять полностью снаряжённого Глока-19. Причём, патрон уже был в стволе, оставалось лишь снять пистолет с предохранителя.
Пощёлкав клавишами ноутбука, Павел Германович дождался, пока автоматика наглухо закроет шторы, создав в комнате тёмно-серый сумрак.
— Ну, пробуй! — кивнул он гостю в сторону стоящих у стола весов. — О делах позже расскажешь. Вижу ведь — не терпится…
Сергей встал на платформу и затаил дыхание. Учитель щёлкнул последним тумблером, повернув до положения «вертикально» планки жалюзи. Во тьме теперь горело только табло на платформе.
— Девяносто семь кило, двести сорок семь граммов, — прочитал Павел Германович. — И ещё раз при свете.
Жалюзи уехали вверх. Шторы раздвинулись.
— А теперь девяносто семь четыреста двадцать четыре, — грустно произнёс Сергей. — Разрыв массы: сто семьдесят семь граммов. Практически то же, что и раньше. Значит, идея лишь казалась хорошей…
— А что хоть за мысль была?
— Вы новости ещё не смотрели?
— Погоди, сейчас! РБК хватит?
— Да, там уже должны появиться.
— Так, так… А вот: бандитская разборка на пустыре, двадцать семь трупов. Твои?
— Больше половины моих… — вздохнул устроившийся на гостевом стуле Сергей. — Четырнадцать или пятнадцать… И всё зря! А я-то считал, вот оно: зло, которое и не зло вовсе! Ведь, если подумать, город родной от бандитов подчистил, где ещё найти такое доброе дело, которое «руками зла»…
— Ладно, не переживай так! А знаешь — я ночью новый перевод формулы закончил… Хочешь, зачитаю?
Сергей устало кивнул. Формула. Это значит — в стихах. Опять в стихах, снова в стихах. Может, им стоит хоть раз взять за основу прозаический вариант, а не пытаться его зарифмовать. Впрочем, резоны учителя были ему понятны: замысел по условию Великого Автора должен укладываться в стихотворный размер, к тому же стихи лучше запоминаются…
— Зло возрастает в силе многократно,
Когда во Зле твоём не видно зла!
А дальше — вдохновенье скажет внятно,
Как совершают Чёрные Дела!
Лишь тот из вас через барьер пробьётся,
Крылами сильными пронзивши Тьмы предел…
Кто разумом пытливым доберётся
До наивысшей формы Чёрных Дел!
— Извините, учитель. Но… Это ведь уже седьмой вариант! И как же нам понять: какой — правильный?
— Ты думаешь, я знаю? Последовательный перевод с четырёх языков, три из которых давно и безнадёжно мертвы — сложнейшая задача! А братков этих ты зря покрошил. Прикинь: кто о них сейчас думает? Жёны, матери, детишки, ничего о папиной работе не знающие, да кореша по бандитской бригаде. А все они уверены, что ты совсем не доброе дело сотворил…
— Ну, а остальные?
— Большинству сограждан плевать, кто кого мочит! Лишь бы не их самих! Не забывай об этом…
— А жертвы беспредела? Их мысли — не в счёт?
— Да как же эти люди узнать могут, что покрошили именно их обидчиков? Фотографий к репортажу никто не прикладывал…
От квартиры Рубикса к своему дому Сергей шёл через парк. Напрямик тут больше часа — почти вдвое дольше, чем вкруговую на трамвае. Но, как всегда после совещания — хотелось проветриться и спокойно всё обдумать. А здесь было тихо и безлюдно. Утренние бегуны давно сменили костюмы и разбрелись по офисам. Собачники прогуляли и возвратили в душные квартиры любимых питомцев. Для пенсионеров же было ещё рановато.
Парень довольно быстро прошёл ту часть пути, где вдоль ровных асфальтовых дорожек разноцветными узорами пестрели цветочные клумбы, и углубился в «дикий» лесной массив, в котором сами собой, без участия человека, росли вперемешку сосны и берёзы, клёны и липы, а образованные ветром прогалины быстро заполнял вездесущий осинник. Упавшие сучья и поваленные ветром деревья регулярно убирали здесь только с главных, гравийных, дорожек. А большая часть сушняка лежала уже даже не годами — десятилетиями.
Страница
2 из 6
2 из 6
