Счастье и тоска желтого города

Девушка расправила руки в стороны, наслаждаясь теплотой солнечного света, вдыхая свежий воздух полной грудью. Шаг и она почувствовала небывалую легкость. Будто ветер подхватил ее, и она поплыла меж желтых стен города, едва касаясь ногами мостовой. Сменялись дома, окна, пейзажи. Все было ярким, радостным и красивым. Неописуемый восторг торжествовал в душе девушки.

Дорога привела ее к рапсовому полю. Желтые цветы стелились ковром на многие мили. Они манили, звали и весело перешептывались, глядя на гостью. И девушка очертя голову бросилась со всех ног прямо в самую гущу цветов. Она кружилась меж них, смеялась и снова бежала. Вперед и вперед. Прямиком к солнцу. К безмерному счастью.

Пока она бежала, сотни Аргема Миттреи (желтые бабочки) вспархивали со своих цветов и кружили над ее головой, вокруг нее. Все это сливалось в желтое море крыльев и колосьев, медленно перетекая в нечто иное. И вскоре пред ней образовалась стена огромных раскидистых деревьев. Желтые листья шуршали, шепча ей веселые вещи и слова, маня заглянуть в глубины леса.

Почти с детским ребячеством, девушка побежала по опавшей листве, все дальше удаляясь в лес. Деревья приветствовали ее, склоняя к ней свои ветви. Она радовалась каждому прикосновению, дуновению ветра. Внутри ее переполняла радость. Лес казался бесконечным.

Но внезапно деревья исчезли, и она оказалась перед своим домом, глядя на свое окно. Ей не хотелось возвращаться в ту мрачную пещеру, из которой вылупилась, словно из кокона, ее душа. Но солнце клонилось к закату. В душе разверзалась пропасть отчаяния и безысходности.

На ее лице снова начали появляться морщины, глаза наполнились вселенской тоской, спина медленно начала горбиться под тяготами безысходности. Прекрасное желтое платье постепенно превращалось в старые черные лохмотья.

И вот она уже смотрела на потемневшую улицу из своего окна. Крючковатые пальцы с досадой вцепились в подоконник. И в последний момент она увидела в окне дома, что стоял напротив ее дома, такую же старую, как и она сама женщину, в комнате подобной ее, возвращающуюся в старое потрепанное кресло, а с ее лица срывается кукольная маска, медленно уплывая и находя свое место на стене среди других личин.

В этот момент в душе старушки подернулась тоска, заключая женщину в свои объятия. И она послушно отошла к креслу, села в него поудобнее, укутываясь в одеяло темных безрадостных мыслей, и снимая со своего лица фарфоровую маску обманчивого счастья и отпуская ее к стене, на которой она заняла место среди прочих картин прошлого, на которые оставалось только смотреть, заточая себя в пучине мрака сознания и сожаления.