Призрак юного Вертера

Девушка не появлялась. Да Марья Ивановна ее бы и не увидела. Она ждала желтую кофточку в красных шортах. Девица могла переодеться и пройти мимо незамеченной, лечь в двух шагах от подслеповатой старушки и спокойно загорать. Как не увидела бы и всплывшего утопленника среди множества надувных кругов и купальщиков, барахтающихся в воде.

— А был ли мальчик, Марь Иванна? — ехидно спросил мужик в мокрых плавках с изображением американского флага. — А может, мальчика-то и не было!

— Был, был, Петенька, да утонул.

— Тогда течение его снесло на несколько километров в сторону. Всплывет где-то возле пограничной вышки.

— Здесь он утонул, Петенька, здесь и буду ждать.

К обеду народ рассеялся. Стало душно. Старушка задремала, сидя под огромным зонтиком.

Проснулась от холода. Серое неприветливое небо спрятало за темные густые тучи уходящее солнце. На пляже никого. Только жирные ненасытные чайки нагло разгуливают по прибрежному песку, разгребая остатки пищи, да ветер играет выброшенными пакетами.

— Ты вернулась, Маруся, — услышала она тихий голос за спиной. Старушка оглянулась и вздрогнула. Позади стоял утонувший мальчик. Белые выцветшие глаза без радужки и зрачков смотрели прямо на нее.

— Ты живой? — с трудом выдавила из себя старушка, глядя на его огромный вздутый живот.

Бледные потрескавшиеся губы раскрылись в усмешке:

— Вот уже пятьдесят лет, как мое тело, выброшенное на берег, лежит засыпанное песком, здесь, на этом месте.

Марию Ивановну парализовало от страха — она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

— А ты ведь никому ничего не сказала, Маруся… Не призналась…

Старуха хотела что-то сказать, но издала только неопределенное мычание. Язык онемел, челюсть сковал ужас.

— Моя мать так и не узнала, что ее сын утонул.

— Боже мой! — в ужасе воскликнула старуха. — Ты кто?

— Незначительный эпизод в твоей жизни и такой далекий, что память стерла его из воспоминаний.

— Не помню тебя, — пролепетала старуха. Ее пробила мелкая дрожь.

Мальчик положил ей руку на плечо, и старуха сразу успокоилась, обмякла. Перед глазами промелькнули картинки детства.

— Желтую кофточку помню, — пролепетала она в сладостном умиротворении. — Мне ее мама пошила. И шорты красные, кажется, были. Я в них с родителями на море поехала, сюда, в Лебедевку. Тогда здесь все иначе было, никаких пансионатов — приморское село.

— А я — сын хозяйки дома, в котором вы остановились.

— Да, был там какой-то надоедливый мальчишка…, — скривила губы старуха.

Парень одернул руку.

— Мне пора, — сказал он. — Да и тебе тоже. Теперь я свободен.

И пошел в сторону моря. У кромки он остановился, поднял голову к небу, в белых глазницах отразился юный месяц, еще робкий в сумерках. Мертвец вздохнул и медленно стал погружаться в едва колышущуюся приветливую воду. Старуха следила за ним застывшим взглядом. Зонтик выпал из ее одеревеневших рук. Его подхватил ветер, поднял над обрывом и понес в сторону пансионата.

Вечером море совсем утихло, успокоилось. Будто приняло предложенную ему жертву и смирилось. Огромное солнце скатилось в кровавую воду. На небо заступила луна.

Кончился день, а с ним и лето.