Добавить в моё избранное
5 мин, 50 сек 17461
К тому же это настоящие произведения искусства! — Сказала моя спутница.
— Эти предметы искусства отличаются от экспонатов моего мира так же, как картина, написанная на холсте, отличается от объемной голографической картины, живущей в пространстве своей жизнью. — Подумала я. Я вспомнила о «Живой картине», которую видела в доме-лабиринте в одном из своих путешествий во сне.
Женщина предложила познакомить меня с кузнецом. Им оказался смуглый немолодой мужчина лет сорока пяти с черными глазами, черными волосами и такого же цвета короткой густой бородой. Он сидел под навесом и что-то мастерил. Я осмотрела несколько сделанных им кованых предмета. Они были красивы, необычны, заключали в себе сияющую энергию, они были непонятны, как было бы непонятно человеку средних веков назначение выключенной хрустальной люстры — то ли это предмет искусства, то ли прибор, имеющий определенные функциональные свойства, то ли, то и другое вместе.
После встречи с кузнецом моя спутница предложила сходить на пруд. Пройдя еще немного вокруг скалы, мы очутились перед невысоким каменным спуском. Недалеко от него поблескивало зеркало пруда. К нам подошли двое монахов. Узнав, куда мы направляемся, они предложили проводить нас, сказав, что тоже идут к пруду. Один из них стал спускаться вниз, а второго я хорошо рассмотрела. Это был молодой загорелый человек с волнистыми темно-каштановыми волосами, карими глазами, чисто выбритый. Он был одет в черную рясу до пят, похожую на ту, что носят монахи. Вот только ткань, из которой она была сшита, была слишком нарядной для рясы. Черный шелк от пояса падал тяжелыми складками. Его цвет был столь глубок, будто ткань, словно черная дыра, поглощала весь спектр волн, ничего не отражая. Казалось, вглядись в эту абсолютную черноту, не дающую бликов, и перед тобой откроется бездна непроницаемого первобытного хаоса. На черном фоне эффектно выделялся золотой пояс из круглых звездчатых звеньев, похожих на то ли на экзотические цветы, то ли на непонятные символы. Два длинных конца пояса свободно свисали спереди.
Монах спустился по камням крутого откоса и подал мне руку, помогая сойти. Когда мы подошли к пруду, я всмотрелась в его темную глубину. Там колыхались тени, в очертаниях которых можно было угадать листья растений. Потом появились рыбы размером с хорошую сковородку, похожие на больших сазанов. Их крупная золотая чешуя вспыхивала огненными бликами. Я зачарованно наблюдала, как они медленно проплывают подо мной словно огнистые луны на темно-коричневом небе.
На этом сон заканчивается. Я так и не решила, остаться ли мне в этом притягательном для души месте. Или вернуться в свой неспокойный суетной мир. Но я знаю ответ! Я бы все равно вернулась, потому что здесь у меня есть обязательства, невыплаченные моральные долги, здесь мои близкие, к которым я привязана и которых люблю. Здесь еще не нарисованы все картины, которые я хотела бы нарисовать. Не написаны все стихи, которые я хотела бы написать. В этом мире у меня еще много дел.
— Эти предметы искусства отличаются от экспонатов моего мира так же, как картина, написанная на холсте, отличается от объемной голографической картины, живущей в пространстве своей жизнью. — Подумала я. Я вспомнила о «Живой картине», которую видела в доме-лабиринте в одном из своих путешествий во сне.
Женщина предложила познакомить меня с кузнецом. Им оказался смуглый немолодой мужчина лет сорока пяти с черными глазами, черными волосами и такого же цвета короткой густой бородой. Он сидел под навесом и что-то мастерил. Я осмотрела несколько сделанных им кованых предмета. Они были красивы, необычны, заключали в себе сияющую энергию, они были непонятны, как было бы непонятно человеку средних веков назначение выключенной хрустальной люстры — то ли это предмет искусства, то ли прибор, имеющий определенные функциональные свойства, то ли, то и другое вместе.
После встречи с кузнецом моя спутница предложила сходить на пруд. Пройдя еще немного вокруг скалы, мы очутились перед невысоким каменным спуском. Недалеко от него поблескивало зеркало пруда. К нам подошли двое монахов. Узнав, куда мы направляемся, они предложили проводить нас, сказав, что тоже идут к пруду. Один из них стал спускаться вниз, а второго я хорошо рассмотрела. Это был молодой загорелый человек с волнистыми темно-каштановыми волосами, карими глазами, чисто выбритый. Он был одет в черную рясу до пят, похожую на ту, что носят монахи. Вот только ткань, из которой она была сшита, была слишком нарядной для рясы. Черный шелк от пояса падал тяжелыми складками. Его цвет был столь глубок, будто ткань, словно черная дыра, поглощала весь спектр волн, ничего не отражая. Казалось, вглядись в эту абсолютную черноту, не дающую бликов, и перед тобой откроется бездна непроницаемого первобытного хаоса. На черном фоне эффектно выделялся золотой пояс из круглых звездчатых звеньев, похожих на то ли на экзотические цветы, то ли на непонятные символы. Два длинных конца пояса свободно свисали спереди.
Монах спустился по камням крутого откоса и подал мне руку, помогая сойти. Когда мы подошли к пруду, я всмотрелась в его темную глубину. Там колыхались тени, в очертаниях которых можно было угадать листья растений. Потом появились рыбы размером с хорошую сковородку, похожие на больших сазанов. Их крупная золотая чешуя вспыхивала огненными бликами. Я зачарованно наблюдала, как они медленно проплывают подо мной словно огнистые луны на темно-коричневом небе.
На этом сон заканчивается. Я так и не решила, остаться ли мне в этом притягательном для души месте. Или вернуться в свой неспокойный суетной мир. Но я знаю ответ! Я бы все равно вернулась, потому что здесь у меня есть обязательства, невыплаченные моральные долги, здесь мои близкие, к которым я привязана и которых люблю. Здесь еще не нарисованы все картины, которые я хотела бы нарисовать. Не написаны все стихи, которые я хотела бы написать. В этом мире у меня еще много дел.
Страница
2 из 2
2 из 2
