Черная дыра

Они покосились на Дина, животное дернулось, мотнуло огромной тяжелой головой и остановилось.

— Включите фонарь, — произнесли его губы, и он коснулся кончиками пальцев упругой, выгнутой шеи животного. Животного с черной, как смоль, шкурой. — Я не могу её разглядеть.

— Нет, именно так. Именно.

Дину показалось, что лошадь мертва, и в её большой мертвой черепной коробке спрятана такая же темнота. Такая же старинная и безразличная ко всему миру, как темнота этого места.

— Я дал ей имя.

— Кому? Какое имя? Ты снова несешь вздор.

— Ты никогда не думал, что это черная дыра? Она забирает у нас и жизнь, и смерть тоже. Впитывает всё, как одержимая, и лишь иногда выплевывает какие-то переваренные куски. Я каждый раз это чувствую. Иногда мне кажется, что плачу я просто от страха. А знаешь, почему я боюсь? Потому что я ничего не вижу, когда смотрю ей в глаза. Совсем ничего.

— Кончишь ли ты болтать?

— Постой… Дай выдохнуть… О господи… Как холодно.

Существо-Эдвард поднялся теперь в полный рост. На нем были темные, грязные лохмотья и на лице, мало чем напоминающем человеческое, блестели дорожки слез.

Дин сказал:

— Так почему… Лошадь на этот раз появилась оттуда? Почему всегда в сумраке? Можно ведь высветить её боковым фонарем. — Из его рта уже вырывались облачка пара. — Я думаю, зрителю ничего не будет видно. Даже я не вижу, хотя стою прямо перед ней!

— Совсем тронулся умом.

— Что?

— … …

— Я, кажется, болен. Уведи животное, пожалуйста. Боже, я не могу дышать этой пылью. И верни пальто в примерку, его надо почистить.

Эдвард молчал.

Его длинные, скрюченные пальцы напоминали закостеневшие древесные сучья. Изо рта вывалился синеватый, плоский язык.

— Ну вот, шаги. Должно быть, это Мария. Я хочу переговорить с ней.

— Осторожно. Ты назвал это место, это самое место, где сейчас стоишь, Черной Дырой, осторожно.

— Разве это не правда?

— Для кого как. Но ты сказал мне, что не желаешь больше. И что она тебя ненавидит. Не значит ли это, что ты сам предаешь её?

— Разве ей не все равно? Она уже столько всего видела, ей ничего не нужно. Она скоро лопнет от обилия информации и чужих слёз.

— Найди там отражение себя, и узнаешь. Когда она заговорит, ты останешься. Никуда больше не сможешь уйти.

— Эдвард, если здесь и есть сумасшедший, то это ты.

— Иногда мне кажется, что говорю с пустым местом.

— Мне холодно, а ты стоишь, как ни в чем не бывало.

— Дурак. Ты не можешь умереть.

— Что? Что ты сказал?

Эдвард так и не ответил.

Дин взобрался в седло и почувствовал резь в глазах. Животное двинулось в сторону.

Задник колыхнулся. Он увидел, как из черноты показался огромный, пульсирующий глаз, и этот глаз посмотрел прямо на него. Лошадь заржала, дернулась, и Дин ощутил, как судорожно стали сокращаться её мышцы.

— Черт меня раздери, Эд… — он натянул поводья и решил пустить её галопом, прочь, между рядами, туда, где блестел ещё светлый прямоугольник двери, ведущей в холл. Но никакого прохода больше не было. И только потом, когда звук его собственного сердца показался ему какими-то страшными, оглушительными ударами, он успел подумать о том, что во сне он забыл — Мария исчезла из его жизни в прошлом месяце. Ему стала смертельно одиноко, и по настоящему Дин испугался только тогда, когда понял, что Черной дыре все-таки захотелось откусить кусок его теплого, живого сердца.

Лошадь больше не дрожала. Она повела ухом и четко ударила копытом. На опустевшей сцене, над которой ещё парили в воздухе клубы серой пыли, освещенные слабым светом софита, раздался четкий удар. Его многократное эхо проскакало по стенам, словно тугой мяч. В самые последние секунды Дин оглянулся, и увидел то, чего боялся больше всего на свете.

Зрительного зала не было. Вокруг сцены темнота светилась множеством крохотных, острых звезд. Выдохнув, он заметил пар, сорвавшийся с губ. «Дурак. Ты не можешь умереть». Его сковал ужас. Тьма навалилась окончательно, и звезды погасли.