Жизнь и любовь в городе ящериц

Он скажет: «Не надо бороться с неприятностями. Если пространство выдавливает тебя, просто сделай шаг в ту сторону, куда оно тебя выдавливает, и сразу станет легче. Люди, которые хотят, чтобы ты ушла из газеты, только инструмент, которым твоя судьба направляется свыше. У тебя, видимо, на данном этапе иная задача, нежели писать и публиковать статьи». Он что-то высчитает по матрицам Пифагора и скажет: «Действительно, так. Есть архивы, которые можешь превратить в действующий источник — ты. Они ждут тебя двадцать лет. Они ждут ТЕБЯ. Убитый на Пантусовском пустыре Художник выбрал тебя. Нынешний губернатор области умрет в золотом ящике, полном денег — он получит смерть при условиях, о которых мечтает. Но это будет нескоро. Лишь тогда ситуация здесь, возможно, изменится, но ты уже не будешь жить в городе ящериц. А архивы Художника пропадут. Ты должна заняться ими сейчас, или никогда».

Какого Художника? На Пантусовском пустыре двадцать лет назад умер Николай Шувалов, действительно — Художник. Но никто не говорил, что он убит, говорили: напился, и замерз… Никто не говорил!

Это невероятно, но подтверждает уже мелькавшую догадку о том, что враги и ящерицы расположились один над другим на служебной лестнице неслучайно. Просто сказочный расклад карт — апеллировать не к кому — до самого губернатора! Ибо придумано положить столетнюю газету в карман, как поступили с телеканалом. Леспромхозов там уже достаточно, почему бы и прессу не прибрать? У ящериц достанет наглого уменья обойтись со столетней газетой, как заблагорассудится. Но сначала из газеты надо убрать тех, кто может вякнуть что-то супротив. Ящерицы — они справятся, сделают это.

Делали грубо и трусливо одновременно. И было очень противно начать с ними борьбу. Просто тошнило от них физически. Но оставлять шайке отморозков информационное поле тоже противно… И какое-то время ты выжидала, и они выжидали. Только все знали: всё впереди. Когда они поняли, что Дума, второй учредитель газеты, их в должностях окончательно не утвердила, уйдя на каникулы, — перестали выжидать. Объявили себя директорами-редакторами, на это им воли хватило. Губер с ними, чего еще? Закон? Ну, фигня. Стайка запуганных сокращением штатов людей, у которых никогда не было моральной силы для моральных поступков, подписывала все, что требовалось. Третий, так сказать, учредитель, — трудовой коллектив… Что они там подписывали, неведомо: редакцию отдела культуры при этом обходили стороной…

И вот когда ты вернулась к этой поганой истории после семидневной лихорадки, потрясшей так, что больше в эти дни ничего не вместилось, хотя все присутствовало: и редакция, и семья — вдруг стало понятно, что даже тошноты эти тошнотики больше не вызывают. Встать и покинуть место, недостойное твоего присутствия стало просто, как два пальца об асфальт.

Так ты осталась без работы. А также без Мавра, который, как и полагается мавру, сделал свое дело и ушел, вернее, исчез. Вместе со своими книжками.

Будет дико встретить его в реальной жизни, когда нет ни любви, ни войны, только Дело, ради которого, собственно…

Даст Бог, не встретишь. Да и был ли он? Очевидно, был: ведь сбылось предсказание: ты сидишь над расшифровкой архивов Художника, еще в 70-х доказавшего мертворожденность соцреализма и прошедшего на этом пути так много, что нынешним модернистам-авангардистам, а попросту маньеристам его кафтан все еще не по плечу. Как и когда умрет губернатор, — еще предстоит узнать, пока на дворе — сентябрь 2004-го…

Месяц назад тебе позвонили и попросили выйти из редакции на улицу. Тебя ждала вдова Художника, прижимая к груди объемистую папку: «Это литературный архив Николая Васильевича. Здесь его рассказы, пьеса и дневники. Я доверяю только Вам. Посмотрите это, пожалуйста. Сама я ничего не смыслю в литературе, и не могу оценить, насколько это ценно. И потом, я-то пристрастна. Мне кажется, все, что написал или сказал Николай Шувалов — гениально»…. Ты теперь знаешь: его убили. Именно ты первая скажешь об этом.