Свободен

«Еще подуй», — язвительно подумал я.

— Больно? Щас подую.

Хотелось ее прибить, воспитание не позволило. Все-таки человек стремится помочь. К радости «психологини», я был взят под плотную опеку. В холодильнике ждут борщ и котлеты, в шкафу штабелями висят выглаженные рубашки (откуда только взялись?), из мойки исчезли грязные тарелки.

Вы — вдова, не обременены семьей и мозгами. Зато у вас своя жилплощадь и длинный язык. Но за борщ и рубашки я готов простить многое, почти все.

Пятница.

Расслабляющая атмосфера, вкусная еда, крепкая выпивка для меня, шампанское — для дамы. Вы расстарались — новое платье, свежий маникюр, если бы еще можно было выключить звук.

Морозный вечер распахивает объятия, ветер наполняет паруса легких, я беру вас на абордаж, и мы дрейфуем по заснеженным улицам, обходя островки света. Кажется, я перебрал. Ну и что? Плевать. Мне еще ни разу не было так хорошо после твоего ухода. Нас приютил гостеприимный дуб, припорошенный снегом. Мне хочется вас поцеловать. Сейчас, не медля. Склоняюсь к призывно приоткрытым губам, вдыхаю запах кофе и шоколада. Краем глаза замечаю тебя. Стоишь чуть поодаль, поднимаешь большой палец. Я украдкой показываю «средний». Момент упущен, волшебство испарилось, как пары выпитого мной алкоголя. Все равно вас целую, назло тебе. Все-таки я перебрал. Волнами накатывает тошнота. Мы поднимаемся к вам, ложимся на крахмальные простыни, но у меня ничего не выходит. «Психологиня», конечно, об этом не узнает.

Я вас избегаю, стараюсь не шуметь, ненароком не звякнуть ключами, юркнуть как можно быстрее «к себе». Не хочется объяснений, банальных фраз:

— Это моя вина.

Не нужно глаженых рубашек, в холодильнике киснет нетронутый борщ, в раковине томится грязная посуда, в углах комнаты копится пыль.

Вы меня настигли, караулили у двери. Влетаете следом за мной в квартиру, вид — боевой, стоите, подбоченившись, в проеме. Хочется уменьшиться в размерах, спрятаться, слиться со стеной.

— В чем дело? Ты меня избегаешь?

Глаза сверкают, волосы развеваются. Валькирия, фурия.

Вы ждете объяснений. Их нет у меня.

Вы открыли на меня охоту, взяли в осаду. Ждете моего прихода, устраиваете истерики, закармливаете борщом, роняя слезы в свою тарелку. Мой бальзам после бритья оттеснен в самый угол вашими баночками и флакончиками. Два дня подряд ночую у Михалыча. На третий вы заявляетесь на работу. Требуете объяснений, кричите, плачете. Я сдался на милость победителя, водворен на место под вашим каблуком, взят в плен, обложен чистыми рубашками, окружен заботой, окутан любовью. Скучаю по чипсам, пицце и бутербродам. По футболу и пиву. По Михалычу. По тебе.

— Папа, что за женщина берет трубку?

Молчу.

— Папа? Ты слышишь?

— Алло? Алло? Дочка, тебя не слышно, — с облегчением кладу трубку.

— Кто это звонил? — валькирия в фартуке и с поварешкой.

— Ошиблись номером.

— Завтра мы едем к моей маме. У нее совсем крыша прохудилась. — Вы зеваете, укладываете на подушку голову в бигудях.

У меня другие планы. Украдкой ставлю будильник на шесть утра. Вы не любите рано вставать. Аккуратно, стараясь не разбудить, снимаю с себя вашу руку. напряженно вглядываюсь, не дышу. Уффф. На цыпочках крадусь в ванную. Плещу в лицо холодной водой. Надеваю заготовленный с вечера свадебный костюм. Впору. Помнишь, он на мне не сходился? Я постройнел. От переживаний. От тоски. «Психологичка» будет… Плевать.

Утро встречает свежевыпавшим снегом, щебетом птиц, робкими лучами солнца. Вдыхаю полной грудью. Покупаю у заспанной продавщицы лучший букет.

Улыбаюсь. Спешу. Почти бегу. Показалась выкрашенная в черный ограда, поникшие ветви голых деревьев, усиженные вороньем. Тишина. Покой. Знаю, ты будешь меня ждать, нетерпеливо помахивая носком остроносой туфли.

— Я тебя ждала.

— Знаю.

Опущусь на скамейку, положу к твоим ногам цветы. Ты легко спрыгнешь с камня, подойдешь, покачивая бедрами, уютно устроишься на моих коленях, обовьешь руками шею, накроешь мои губы своими. Дыхание прервется, мир качнется, закружится, померкнет. Свободен…