Добавить в моё избранное
6 мин, 24 сек 7828
Перед ними проход был перегорожен так, что можно было пройти только по одному. Перед узостью собралась небольшая толпа, тихо и беззлобно проталкивающаяся к калитке. Прошедшего через нее подхватывал какой-то то ли сквозняк, то ли магнитное поле и человек неестественно перескакивал вбок, оказываясь напротив одной из арок. Молодая высокая девушку, которую снесло влево, сделала несколько шагов в сторону, чтобы попасть в центральную арку. Однако как только она попробовала в нее войти, тут же оказалась перемещена обратно вправо. Девушка попыталась еще раз. Результат оказался тот же. Тогда она махнула рукой и пошла по предложенному ей проходу.
Меня вихрем снесло вправо. Я не стал сопротивляться, тем более что в первый раз правую арку я выбрал сознательно, так что даже прослеживалась какая-то последовательность. И опять повороты, лестницы, какие-то изгибы. Вот наклонный туннель, уходящий вниз и заканчивающийся левым поворотом, который освещен намного ярче, чем весь коридор. Я медленно бреду в тяжелых ботинках, постепенно приближаясь к пятну яркого света. Чем ближе к нему, тем больше хочется ускориться, побежать, он манит, притягивает, зовет к себе. Я увеличиваю скорость, переваливаясь с пятки на носок, иду так быстро, как возможно в этой обуви. Я еще ближе к пятну. Меня срывает на бег. Странная трусца отзывается громоподобным эхом в туннеле. Яркий свет забивает глаза, я уже не вижу попутчиков, меня разгоняет, я впрыгиваю в световое пятно.
Назойливый звук турбины, боль, сухость во рту. Я пытаюсь пошевелиться, но что-то мешает, сковывает движения. Пытаюсь издать звук, но не слышу его. Только чувствую легкое потряхивание и звук турбины. Еще до того, как удается разомкнуть глаза, понимаю, что я в самолете. Точно, в самом хвосте Ту-154. Причем лежу. Спинки сидений трех рядов сложены, а я лежу поверх них на чем-то очень прямом и жестком. Через проход — обычные пассажиры, я не могу повернуть голову, но самым краем глаза вижу, как они разливают по пластиковым стаканчикам виски, чокаются. Рядом со мной возникает женщина, она прикасается к какой-то трубке, тянущейся от меня вверх.
Шум турбины пропадает. Снова тишина, пустота, в которой ярко мерцает большая буква «Л» и маленькая, но очень яркая и нарядная «А». Те самые, на которые наступал в коридоре. Присматриваюсь, вокруг крутятся все остальные символы, которые были в туннеле. Они тусклые, сливаются с серым фоном и потом пропадают с бесцветными вспышками. А эти две, эти мои буквы горят и остаются. Они со мной, они никуда не уходят, они парят. Я цепляюсь за них мыслями, и они тянут меня, как катер тянет парапланериста, как моторка — банан, как тягач — сломавшийся автобус, как бугельный подъемник — горнолыжника. Я держусь за них, не отвожу взгляда. Мне тяжело, что-то тянет меня в сторону, но я знаю, что их нельзя отпускать. И раз я не могу использовать ни руки, ни ноги, я уцепляюсь в них мыслью, разумом, сознанием, тем, что нематериально и тем, чем я еще могу хоть как-то управлять и, напрягая все, что еще только могу напрячь, тянусь за ними.
А вот эту руку я знаю. Мне даже не надо просыпаться, открывать глаза. Я и так знаю, кто это провел мне ладонью по животу. А вот еще одна рука. Точнее, маленькая ручка, — гладит по затылку. И звонкий голосок встревожено, но с затаенной радостью, вполголоса кричит:
— Смотри, он пошевелился, папа пошевелился!
И сразу тихий вздох:
— Я же говорила, мы его вытянем. — И уже мне. — Открывай глаза, мой хороший, мы так долго тебя ждали. Как хорошо, что ты выбрал там нас.
Меня вихрем снесло вправо. Я не стал сопротивляться, тем более что в первый раз правую арку я выбрал сознательно, так что даже прослеживалась какая-то последовательность. И опять повороты, лестницы, какие-то изгибы. Вот наклонный туннель, уходящий вниз и заканчивающийся левым поворотом, который освещен намного ярче, чем весь коридор. Я медленно бреду в тяжелых ботинках, постепенно приближаясь к пятну яркого света. Чем ближе к нему, тем больше хочется ускориться, побежать, он манит, притягивает, зовет к себе. Я увеличиваю скорость, переваливаясь с пятки на носок, иду так быстро, как возможно в этой обуви. Я еще ближе к пятну. Меня срывает на бег. Странная трусца отзывается громоподобным эхом в туннеле. Яркий свет забивает глаза, я уже не вижу попутчиков, меня разгоняет, я впрыгиваю в световое пятно.
Назойливый звук турбины, боль, сухость во рту. Я пытаюсь пошевелиться, но что-то мешает, сковывает движения. Пытаюсь издать звук, но не слышу его. Только чувствую легкое потряхивание и звук турбины. Еще до того, как удается разомкнуть глаза, понимаю, что я в самолете. Точно, в самом хвосте Ту-154. Причем лежу. Спинки сидений трех рядов сложены, а я лежу поверх них на чем-то очень прямом и жестком. Через проход — обычные пассажиры, я не могу повернуть голову, но самым краем глаза вижу, как они разливают по пластиковым стаканчикам виски, чокаются. Рядом со мной возникает женщина, она прикасается к какой-то трубке, тянущейся от меня вверх.
Шум турбины пропадает. Снова тишина, пустота, в которой ярко мерцает большая буква «Л» и маленькая, но очень яркая и нарядная «А». Те самые, на которые наступал в коридоре. Присматриваюсь, вокруг крутятся все остальные символы, которые были в туннеле. Они тусклые, сливаются с серым фоном и потом пропадают с бесцветными вспышками. А эти две, эти мои буквы горят и остаются. Они со мной, они никуда не уходят, они парят. Я цепляюсь за них мыслями, и они тянут меня, как катер тянет парапланериста, как моторка — банан, как тягач — сломавшийся автобус, как бугельный подъемник — горнолыжника. Я держусь за них, не отвожу взгляда. Мне тяжело, что-то тянет меня в сторону, но я знаю, что их нельзя отпускать. И раз я не могу использовать ни руки, ни ноги, я уцепляюсь в них мыслью, разумом, сознанием, тем, что нематериально и тем, чем я еще могу хоть как-то управлять и, напрягая все, что еще только могу напрячь, тянусь за ними.
А вот эту руку я знаю. Мне даже не надо просыпаться, открывать глаза. Я и так знаю, кто это провел мне ладонью по животу. А вот еще одна рука. Точнее, маленькая ручка, — гладит по затылку. И звонкий голосок встревожено, но с затаенной радостью, вполголоса кричит:
— Смотри, он пошевелился, папа пошевелился!
И сразу тихий вздох:
— Я же говорила, мы его вытянем. — И уже мне. — Открывай глаза, мой хороший, мы так долго тебя ждали. Как хорошо, что ты выбрал там нас.
Страница
2 из 2
2 из 2
