Скошенное сердце

Обладатель косы опустился на второй стул, и Аркадию Семеновичу показалось, что тот вот-вот снимет капюшон. Мальков даже приготовился зажмурить глаза на этот случай, но Жнец только потряс головой, смахивая капли дождя.

— Сейчас чаёк согрею, — медленное движение спички, и горелка под ржавым чайником заполыхала — А ведь и люди так как эта спичка… Кто знает сколько гореть и догорит ли до конца? — при этих словах спичка аккуратно догорела до пальцев держащего и тот бросил её на пол.

— Как к Вам обращаться? — Аркадий Семенович неожиданно даже для самого себя проявил интерес в такой страшно-странной ситуации.

Жнец выждал какое-то время, наверное, обдумывая ответ, и сказал:

— Обращаться… На «ты» обращайся. Не такая я уж и персона что б мне выкали. Про себя лучше расскажи? Чего в больницу то пожаловал? Хотя… Поди угадаю… Нешто сердечко пошаливает?

Мальков в свете последних событий совсем забыл про своё сердце, и оно его совсем не тревожило, однако, при этих словах, что-то опять проснулось в груди и начало ныть.

— Да можешь и не отвечать, я и так вижу. Знаешь на скольких тут в больнице насмотришься? Кто приходит, кто уходит, а кто и насовсем уходит… У меня глаз на это дело наметан.

Аркадий Семенович вдруг захотел спросить, сколько ему еще господь отвел на этом свете, но боль, исходящая из левой половины груди, опять сводила судорогой все мышцы на лице. По рукам и ногам повеяло холодом.

— Чайком угощайся, — гостеприимный хозяин разливал кипяток в старые жестяные кружки — Вот дождик здесь в теплоте переждем и снова за работу… Моё начальство хоть и журит меня, что всякие погодные отговорки в ход пускаю, но все же не люблю работать в плохую погоду. Грязно все получается, неопрятно. Да и остальным людям неприятно, которые ходят и смотрят.

— И много? Много у вас… Тебя работы? — Аркадий Семенович говорил сквозь почти закрытый рот.

— Работы? Небогато сегодня. Вот потому и затянул тебя в камору свою, что б не скучать. А бывает же как? Вот понедельник, например. Как неделя начнется, так люди-то и прут, и прут толпами. Вот тогда то и приятно работать! Не для себя же стараюсь! Работа у меня вроде и мерзкая… А я все одно говорю: будешь к работе с совестью и любовью подходить, так и работа будет как песня. Ты ж на косу не смотри мою! Вижу ведь, что все пялишься. Я ж не только косой работаю, где надо и инструментом всяким, а где вообще деликатность требуется, то и руками могу. Руки у меня, дай бог, крепкие.

Аркадию Семеновичу казалось, что сидит он в какой-то бездонной бочке, а голос Жнеца прилетает, несомый ветром, откуда-то сверху. Голова кружилась, руки и ноги покалывало, в глазах поселилась странная резь. А сердце, основа всего, казалось, рушилось на части.

— Ладно, вижу надоел я тебе своими разговорчиками, да и погодка наладилась. Говорят, мол, грешно косить после дождя, все ведь только расти начинает, а мне все одно… Раз начальство план поставило, выполняй, не ропщи! Пойду-ка косу заточу, а то притупилась малость с утреца… А ты что ж чай не пьешь? Посиди тут, пока я косу заточу, а потом и пойдем вместе…

Жнец вышел на улицу и прикрыл за собой дверь. В глазах Малькова двоилось, сердце будто бы скрипело.

На улице Жнец достал из кармана брусок и принялся затачивать лезвие косы. Через какое-то время, положив брусок обратно, сделал пару взмахов косой — подкошенная трава плавно упала на мокрую землю. Мальков сполз со стула на пол и еле слышно захрипел.

— Так… Сейчас тут траву покосим, потом подметем на дорожках и можно идти помогать ремонтировать крыльцо — сам себе сказал человек в балахоне. Балахон при свете дня оказался старенькой армейской плащ-палаткой. Мальков перестал дышать, так и не узнав этого.