Раскрой свои крылья, ступай

Я сделал шаг вперед и тихонько коснулся ее руки в шелковой алой перчатке. Имрис не отреагировала.

— Какой теперь год?

— Девятнадцатое октября две тысячи семьдесят восьмого. Ровно три года сегодня.

Я понял, с какого дня прошло три года для этого мира. Я еще раз посмотрел на могилу и понял, кому обязан столь роскошным последним пристанищем.

— Ты скучала?

Она опять покачала головой. Интересно, подумал я вдруг, она когда-нибудь произносила вслух слово «нет»?

— Пойдем, — она мягко сжала мою руку. Я послушно последовал за ней, но задержался возле соседней могилы.

— Анна Владимировна К*. — прочитал я вслух. — Антуанетта?!

Имрис кивнула. Я вопросительно посмотрел на нее.

— После твоей смерти было много… всего. — Несмотря на все ее самообладание, я видел, что она с трудом подбирает слова.

— Она… ушла сама?

— Ее пригласила Смерть — на собственную вечеринку. Название яда тебе ничего не скажет…

До самого дома мы шли в полном молчании, не обращаясь ни к кому даже мысленно. К тому времени полностью стемнело, и возле дома автоматически зажглись два фонаря.

— Анриетта очень тяжело расставалась с сестрой… Кроме того, пришлось немало заплатить полиции, чтобы нас оставили в покое. Анриетта уехала в Париж — боже мой, как это банально, — улыбнулась Леди-в-сиреневом своей неповторимой грустной улыбкой. — Я выкупила Лисино у нее, но мой коттедж стоит на берегу Разлива. Здесь… все осталось… как память.

Она резко развернулась ко мне, и я увидил другую Имрис, почти не знакомую мне.

— Я отпустила тебя, Черри. Теперь каждое возвращение — это твой собственный поступок.

— Но я по-прежнему волен приходить?

Она отступила на шаг, не отпуская моей руки, и тихо-тихо, одними губами, произнесла: «Да».

Дверь в старый дом — наш дом, как хотелось мне сказать — не была заперта. В гостиной все было по-прежнему, и мы не стали подниматься в комнаты наверху…

Я проснулся в самый глухой и темный час. Диван возле меня был пуст, в старом доме не было ни души. Имрис исчезла, не оставив мне никакого знака, что я по-прежнему желанный гость в этом доме. Я не спеша оделся, стараясь, чтобы в моих движениях не проскальзывало и тени моего ледяного двойника. Я должен был на этот раз остаться самим собой — на этот раз действительно навсегда. Говорят, именно в три часа ночи, а не в полночь, призраки достигают пика своей силы. Я дошел до машины своим обычным, неторопливым шагом, и спокойно завел мотор. Красивый автомобиль был этому миру таким же чужим, как и я, пускай неискушенный взгляд никогда бы этого не заметил. Я вырулил на скоростную магистраль в сторону Суоми. Стрелка на спидометре миновала отметку «250» и уперлась в ограничитель, а машина продолжала разгоняться. Осветительные приборы сливались в феерические бело-золотые полосы. Я был спокоен и даже, наверное, немного счастлив. Я был действительно свободен, хотя мне было немного грустно расставаться с этим миром. Впрочем, грустить смысла не имело, ведь я уже сделал это три года назад. Впереди показался красивый въезд в тоннель. Большей концентрации для перехода нельзя было и пожелать: ночь предельно сжалась. Через несколько секунд она расцветет восхитительным фейерверком… Я улыбнулся и повернул руль влево несколько сильнее, чем следовало, навстречу безупречно белой бетонной стене.