Жертвоприношение

Я смотрю на пышные волны её тёмных волос, наверное, влажных и очень мягких, и пытаюсь представить себе её запах.

Грет, наверное, мой запах чувствует — нюх у демонов безупречный. Может, поэтому волки их любят.

— Почему вы всех убили?

— Разве всех? Ты вот жив.

— она фыркает, как недовольная кошка.

— Я говорю не об этом…

— Ты правда хочешь знать? Ладно, всё равно никому рассказать не успеешь, — Грет останавливается, садится на замлю и жестом предлагает мне устроиться рядом. Вокруг нас — цветы, при свете дня, наверное, голубые. Или белые. Я не вижу.

— Грет, какого цвета эти цветы?

— Жёлтые. Так ты хочешь послушать сказку про древние времена, пока есть время?

Она улыбается. Её глаза святятся в темноте. Я пытаюсь понять, сколько ей лет на самом деле. На вид — около пятнадцати. Вроде бы дети Эйна — большинство из них — не живут вечно, но в определённый момент перестают взрослеть. Для каждого этот момент наступает в разное время. Но я не смею перебить её ещё одним глупым вопросом.

— Хочу послушать. Расскажи, пожалуйста.

— Я мало что знаю. Когда-то очень давно мы жили в другом мире. Там люди истребили почти всех детей Эйна, не имея к тому причин, просто потому, что мы были на них не похожи. Те, кто сумел бежать, остановились здесь и постарались не допустить, чтобы подобное повторилось. Вам об этом не рассказывают и никогда не расскажут.

— Люди? Истребили? Как?

Она внимательно разглядывает меня, потом смеётся:

— Нет, этого я тебе не скажу. Одна из причин в том, что нас было слишком мало. У нас не было городов, как теперь, мы предпочитали жить в одиночестве. Но главную причину тебе знать не нужно. Не хочу, чтобы ты тревожился. Ещё передумаешь идти со мной.

Я спрашивал её — зачем идти, ведь Грет может переместить нас обоих, куда пожелает. Мне было очень интересно посмотреть, как она вскроет воздух и почувствовать, что бывает, когда преодолеваешь большое расстояние меньше, чем за секунду. Но Грет ответила: нельзя, нужно прийти туда, а не переместится.

Вскоре мы выходим на дорогу, узкую, укрытую ползучим плющём. Ступать по нему мягко и приятно, но я знаю, что сок этого растения ядовит. Грет идёт босиком, но ей этот яд не страшен.

Дорога приводит нас к развилке — четыре пути сомкнулись кольцом, деревья вокруг поредели, голая, утоптанная земля и откуда-то свет. Грет приказывает мне оставаться на месте, подходит к краю круга, опускается на колени, склонив голову и поёт что-то на языке, мне неизвестном. Я даже не уверен, что слышу её голос, а не её мысли. Песня приносит мне ощущение покоя и тепла.

— Талисман! — зовёт Грет, — Я хочу говорить с тобой! Я привела тебе жерву, впусти меня в круг!

Свет в кольце дорог распускается ярче, и всё, что я вижу, становится как будто плотнее, но воздух неподвижен, и я не могу понять, что происходит. Я хочу, чтобы Грет снова пела. Но она сидит неподвижно, покорно ждёт чьего-то ответа. Время тянется, тянется, я поднимаю глаза к небу, но звёзд не становится меньше, и Луна висит на прежнем месте. Может быть, время здесь остановилось. Может быть, здесь всегда ночь. Я смотрю на Луну — теперь уже можно любоваться сколько угодно. Я пытаюсь понять, жалею ли о чём-нибудь, но мне не о чем пожалеть. В моей жизин нет ничего, что я боялся бы оставить здесь. Только Грет, но она и без меня справится, я уверен. Я улыбаюсь.

— Иди вперёд, — Грет подходит ко мне, и её улыбка — отражение моей собственной, — я за тобой. Думай о чём-нибудь приятном. Я тебе помогу.

И, встав нацыпочки, она целует меня, не касаясь руками. Я чувствую мягкие губы, вкус лета и собственной крови — Грет неосторожна, а зубы у неё острые. Мне хотелось бы, чтобы этот момент был таким же долгим, как сегодняшняя ночь, но Грет отрывается от меня и пропускает вперёд. Перед тем, как ступить за черту, я понимаю, что теперь мне есть, о чём пожалеть.