Весенняя охота

Я убил человека. Просто убил, не насыщаясь. Для кого-то из вампиров мой поступок показался бы бессмысленным или даже ужасным. Но моя бессмертная мать, Одриния, поняла бы меня. Не одобрила бы, но поняла.

С Таней я познакомился в Интернете. Мы много общались, часто созванивались. Я знал о ней все, она обо мне — лишь то, что я считал нужным ей дать. Она была откровенна, делилась со мной всем; меня же привлекала ее открытость, ее сила и бесстрашие. Вскоре она влюбилась в меня. Я следил за ней, знал всех ее мужчин, знал, какую жизнь она ведет.

Говорят, вампирам не свойственна любовь. Врут. Мы любим, иногда влюбляемся в смертных, и они становятся нашими игрушками на короткое время своей жизни или на тот срок, что мы им отмеряем сами. Наша любовь утонченна, легка и изящна, ибо нас не беспокоит никакое желание, кроме голода, да и то — временами. И время наше неограниченно. Мы можем любить, хотя почти всегда для смертных наша любовь означает смерть. Нежную, быструю и безболезненную, но все равно — смерть.

Я позвонил в дверь Таниной квартиры. Она открыла и застыла в изумлении:

Дима?

Я шутливо поклонился. Конечно же, она знала меня в лицо: по электронной почте я отправил ей великое множество фотографий, предварительно подкорректировав их, чтобы не казаться таким бледным… таким мертвым, как есть.

Она смотрела на меня в немом шоке. Полумрак коридора скрадывал мою бледность, с плаща капала вода.

Ты когда приехал? — спросила она.

Только что, — ответил я.

— Друзья ехали на машине. Я не мог пропустить такой шанс повидаться с тобой.

Какой ты молодец, — ее улыбка обезоруживала, во мне проснулась жалость, но голод быстро с ней справился.

— Заходи скорее.

В прихожей она быстро избавила меня от плаща и потащила в свою комнату. Там она прижалась ко мне и неожиданно прижалась губами к моим губам. Я ощутил ее любовь, живую и настоящую, почувствовал ее трепет. Мои губы нежно дарили ей свой холод, а ее умелые пальцы расстегивали пуговицы пиджака. Она быстро расправлялась с моим костюмом, и я дернул пояс ее халата. Холодные пальцы мертвеца ощутили теплоту гладкой кожи, тонкое и властное биение жизни под ней… Димка, ты такой холодный, — прошептала она.

Дождь на улице, — прошептал я, стараясь скрыть боль, которую вызвали ее невинные слова.

Я согрею тебя.

Вампиры плачут кровью. И я зажмурился изо всех сил, чтобы не допустить слез. Она говорила искренне, действительно любила и ждала меня… все это не было игрой.

Горячие губы скользили по холодной мраморной коже, опускаясь все ниже. У меня не было смертной женщины с момента превращения. Ее желание переплеталось с моим голодом в необъяснимое, неподвластное контролю пламя. И я не дал ей опуститься туда, куда она хотела.

Таня… Танюша… Она уже лежала в кровати, прикрыв глаза. Я опустился на колени перед ней и целовал ее губы, глаза и щеки, грудь, нежный шелк кожи на животе; я просто сходил с ума, а она стонала, и кожа под губами мертвеца быстро покрывалась розовым.

Блаженство от вкуса ее крови было несравнимо ни с чем. Она извивалась и прижимала мою голову к своей шее сильнее и сильнее. Вместе с кровью я пил ее мысли, ее чувства, ее душу… я пил ее любовь.

Еще… еще… еще немножко… моя рука, ласкавшая ее левую грудь, на самом деле следила за ударами сердца. Вот и он, ритм предела, если я продолжу пить, она умрет. Я оторвал губы от ее горла, разрывая кольцо ее рук, переводя дыхание.

Она была истощена и теперь быстро засыпала. Но глаза следили за мной; рука приподнялась и утерла каплю крови в уголке рта.

Димка… как хорошо, — прошептала она.

— Я люблю тебя, Димка… Она заснула. В последний раз мертвые губы ощутили вкус губ живых.

Я входил в эту квартиру, как гость, а покинул через окно, будто вор. Мою жажду убийства утолил зазевавшийся на улице наркоман. Его кровь, дешевое пойло, которым я запил драгоценное вино ее крови, погасила смятение и внесла ясность. Я вампир, и останусь таким до самого конца, до той смерти, которую Одриния называла «финальной»… никто и ничто не сделает меня человеком.

Я не имею права на ее жизнь. Я не имею права на ее любовь.

Я — вампир.