Предостережение осмотрительным читателям, желающим избежать злосчастной судьбы некоего преподавателя и его вечерней группы

То и дело мы косились на темный неподвижный силуэт, что еще просматривался внутри зыбкого отвратительного тела обменщика. Слепцы! Мы объяснили чужаку все, что могли, о своей культуре, но не потрудились узнать о его собственной… — За что? — наконец не выдержала одна ученица, чьи веснушки на обескровленном ужасом лице стали из золотых серыми.

— Почему?

— Я сделал что-то не так? — Гость взволнованно заколыхался и побагровел. Мы уже знали, что это признак смущения.

— Разве у вас нет такого обычая — оказывать высшее почтение тем, кто выказал наибольшие познания? Быть поглощенным — великий дар избранному. Семь вечеров я наблюдал за вами и остановил свой выбор на этом юноше. Я чувствую, как его знания и опыт растворяются во мне… Он блаженно прикрыл зрительные отверстия и прислушался. Однако в следующий миг вскочил с хлюпаньем и плеском, опрокидывая длинную парту.

— О нет! Не-е-е-е-ет! Я совершил тягчайшее преступление! О, почему же мы не обсудили это раньше… О, горе, горе!

Мы видели, что он абсолютно искренен. В иное время кто-нибудь из нас наверняка нашел бы в себе силы похлопать обменщика по дрожащему боку, погладить по скользкому затылку — но не сейчас. Не теперь, когда внутри него колыхалось и подрагивало медленно перевариваемое тело.

— Портал! Надо срочно закрыть портал! — встрепенулся он.

— Скорей, скорей вернуть того, другого, пока он не погиб. Простите, о, простите! Мы оказались не готовы к культурному обмену!

Обменщик заскользил к выходу. Через минуту в коридоре наступила тишина.

Мы сидели молча, оцепенев, боясь выглянуть из класса.

И вот вскоре раздались медленные шаги. Стук. Стук. Скрип. Дверь растворилась. Мы как один повернулись на звук и увидели… нашего смуглого юношу-скульптора, того самого, что неделю назад поменялся местами с чудовищным бурым убийцей!

Мы вскочили и зааплодировали, не щадя ладоней: он выжил, он цел и невредим!

Скульптор развел руками и слегка поклонился, не опуская головы. Глаза его светились небывалой силой и уверенностью.

— Приветствую!

Он спокойно сел на свое прежнее место.

О жертве обмена мы рассказали ему не сразу. На чаепития мы ходить перестали, а перерыв проводили на лоджии, где слушали, как стонут трамваи, жалуются автомобили и воют бездомные псы. На лоджии нам казалось, что городская жизнь осталась прежней, что прорыва в иной мир вовсе не было. Вот тогда-то мы осмелели и поведали путешественнику о роковых культурных различиях. Перебивали друг друга, махали руками. Захлебывались слезами. Да, да, мы рыдали, женщины и мужчины, мы без стыда проливали горячие слезы над собственным преступным недосмотром.

Он слушал нас внимательно, нисколько не удивляясь. Кивал глубокомысленно, вздыхал уместно, качал головой с осуждением. Ко лбу его прилипла шальная прядь волос, и он смахнул ее небрежным движением языка. Нет, нет, мне это показалось.

— А ты как? У тебя не было… культурного шока? — отважилась спросить веснушчатая девочка.

— Отнюдь.

— Он повернулся к ней, широко улыбнулся.

— Меня не заставляли есть учеников!

Все засмеялись, захохотали, словно бы наконец лопнул болезненный нарыв. Мир наконец приобрел подобие нормальности.

Проходя с лоджии в класс, ученики хлопали скульптора по плечу или кивали. Он, сверкая глазами, кивал в ответ, будто китайский болванчик, будто кукла с бесконечным заводом. Мы все улыбались.

Я выходила последней.

Внезапно он схватил меня за руку.

Нечеловеческим усилием мне удалось вырваться из его тисков, и я прыгнула с лоджии, не страшась двухэтажной высоты. Нельзя было ни на миг оставаться с ним рядом.

Читатель, мудрый читатель, осторожный читатель, послушайте! В его глазах появился ГОЛОД ПОЗНАНИЯ!

Поэтому я больше не пойду на работу. И вам не советую.