Любава

— Всё отдам, не пожалею, — пообещала Любава.

— Тогда слушай меня и запоминай: как приедет муж, ты ему не перечь, глаз на него не поднимай, стряпай и отвар готовь. Отвар тот не простой, добавь в него каплю из самой сердцевины цветка, что у порога твоего расцветёт при твоем возвращении. Всё на стол поставь и когда муж наестся и напьётся ты его спать отправь. Сама спать ложись, но не рядом с мужем, а скажись больной и ложись в сенях. Из избы до утра не выходи.

Девка поворотилась и пошла прямо в болото, а Любава подхватила подол и быстрёхонько в свою деревню побежала. Прибегает к избе, а прям у порога на глазах выросла и расцвела кувшинка. Любава сорвала цветок и в избу, а там муж сидит. Оторопь бабу взяла, да только наказ она девки из болота хорошо помнила. До вечеру пил муж и ел, и всё Любаву нахваливал, пора спать было отправляться. Как и велела Девка, Любава отправилась спать в сени и крепко дверь заперла и ставни.

Поднялась буря, завыл ветер. Любава лежит в сенях на перине и слышит, как кто-то вокруг избы ходит и тоскливую песню поёт:

Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги, Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.

Полюблю я молодца, ой-да на всю ночь, А на утро сгинет он, с глаз жены да прочь.

Слышит Любава как Ванька двери открывает и во двор идет, и стало ей так любопытно, что решила она в щелку подсмотреть. Тихонько ставню приоткрыла и наблюдает. Муж ее через весь двор прямо к воротам идет, а за воротами девица та, что на болоте Любаве повстречалась. И до того хороша в свете луны, краше ее на всём свете не сыскать. Муж идет, и на девку смотрит, а та ему улыбается и продолжает петь:

Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги, Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.

Подарю я молодцу, ой-да мертвый сон А на утро будет он, женой да погребен.

Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги, Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.

Уморю я девицу, ой-да за любовь А на утро снова я, ой-да пущу кровь Муж подошел к воротам и открыл их, впуская Девку во двор, а из одежды на ней только одна тканая рубаха. Вошла и протянула руку, дотрагиваясь до груди мужа. Иван стоит не шевелится, да как тут шевелиться, коли такая красота рядом. Улыбнулась девка и обвила шею мужа своими белыми руками, да как прильнёт к нему. Да как поцелует. Оторвалась от губ Ивановых и рубаху стянула. Любава даже задохнулась, как на девку глянула, красоты такой отродясь не видывала. Упала рубашка в траву, а бесстыдница стоит и смеётся. Взяла она Ивана за руку и повела в лес. Любава ставню закрыла и спать легла. А на утро вся деревня переполошилась, старуха-травница у болота мертвого Ивана нашла. Обрадовалась Любава, но людям радости не показала когда к ней в избу с горькой вестью пришли, только всплеснула руками и села на скамью. Похоронили Ивана в тот же день, а на поминках Захар подошел к Любаве и попросил, чтобы с ним была, как и прежде. Согласилась Любава, а под утро снова переполох в деревне, старик тот, что батрак Иванов в колокол бьёт. Дочка у него пропала, невеста Захара. Выбежала Любава из избы и побежала по деревенской улице мимо колодца, а у колодца Захар ее стоит. Как увидала Любава своего Захарушку, так и ноженьки отказали у нее. Отдать любимого придется Болотнице.

— А что дальше было, дед Михей? — спросила я, когда старик замолчал и хлестанул свою кобылку.

— А что дальше? Да ничего такого, особенного. Захар поднял на руки свою Любаву и в избу снёс. Та лежит на лавке и всё в одну сторону глядит, даже не моргает. Вдруг за околицей послышалось пение, тихое-тихое:

Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги, Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.

Подарю кувшинку я, ой-да на печаль А на утро снова я, ой-да уйду в даль Захар встал и ушел. Любава так и осталась лежать на той скамье, и пролежала до самой своей смерти. Вот так-то детонька, вот так.

Дед Михей замолчал и направил лошадь в сторону нашей деревеньки. Она уже была видна в освещении звёзд. Я сидела на телеге, в ворохе соломы и сумок с покупками и думала о странной судьбе Любавы. А луна по-прежнему висела над полями желтым пятном и ей не было дела до того что звезды светят куда ярче чем она.