Добавить в моё избранное
6 мин, 33 сек 15294
Ватные ноги не слушались; голоса, крики, лошадиный храп с грохотом колес соединились в ужасающую какофонию; мерзкая пелена не дозволяла разобрать деталей… Лишь спустя какое-то время она нашла в себе силы сделать несколько шагов. Взглянуть на мостовую не решалась; прижимая к губам платок, сдерживала рвавшийся наружу стон и слушала обрывки чьих-то фраз.
— Слава Богу, не мучился.
— Да-а… Враз отошел.
— К полицмейстеру такого лихача! Ишь, чего удумал — столько народу вокруг, а он прет и не осаживает!
— Рассупонить его, да оглоблей!
— И то верно — неча с таким церемониться!
— Так этот господин спас ребенка? Этот?
— Он-он. Мамаша, поди, зазевалась, а господин-то возьми и подлети сбоку! Так и вытолкнул девчушку с путей.
— Ее-то вытолкнул, а сам не поспел. От, беда-то, какая… — Пристав. Пристав пожаловал!
— Пропустите. Пропустите… Свидетелям остаться, остальных прошу разойтись!
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Противные звуки скребущей по дорожкам метлы нисколько не раздражали, должно быть, лучшим образом соответствуя ее настроению.
Тот же город, те же каштановые аллеи и тот же деревянный диванчик. А вместо звонкого лета — унылая осень, разогнавшая добрую половину заезжих зевак. И безнадежное, бьющее наотмашь одиночество.
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Она тотчас уехала поездом домой. В тот же злосчастный вечер. Не стала дожидаться ни похорон, ни отпевания — не стерпела бы рвавшего сердце ужаса.
Недоразумение с дуэлью вышло ненастоящим, притворным. Она и узнала-то о поединке много позже. А, узнав, не успела впустить в душу горе — он скоро предстал перед нею. Живой и здоровый.
Боже, каким это было счастьем!
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Но и дома она не находила себе места. Ездила в оперу, на балы, читала романы и отправляла длинные письма старшей сестрице в Вену. А мысли все одно возвращались к тому дню, к их внезапной встрече, к нему… Вот и решилась приехать.
Вновь прогулялась знакомой улицей и выискивала сухие бугры на той же мостовой. Оркестр, видно, умолк до будущей весны, и мимо летней ресторации с утерявшим листву виноградом прошлась в оглушавшем безмолвии. Без труда нашла в аллее ту же лавочку… Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Проклятый дворник в черном сюртуке и холщевом фартуке! Тогда его не было… Мелко шагает и забирает тяжелыми взмахами опавшие каштановые «ладони». Дорожка позади чистая, но не надолго — в тридцати шагах уж сызнова нападало, принесло рваным ветром. Так и будет ширкать. До бесконечности… Впереди алеет невесть откуда взявшийся кленовый лист. Резной, остроугольный; ярко красный посреди желтого ковра.
«Не загадать ли? — упрямо точит лихая мысль, а сердечко пускается вскачь.
— Вот ежели… ежели сметет его мужик вместе с другими… вернусь в номер и выпью стрихнина. С меня станется — вернусь и выпью!» Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Красное пятно взмывает вверх, мелькает и… бесследно исчезает в желтом вихре, плавно оседающем за песочной границей дорожки.
— Ну, вот и решено, — шепчут бледные губки; веки на миг смыкаются, тонкие пальцы беспорядочно шарят по лавке… — Где мой зонт? Пора отправляться в номер. Незачем тянуть… Внезапно сознание улавливает перемену. Что-то не так. Не так как было.
Ах, да! Стихли однообразные звуки. Ну да что с того? Дворник решил передохнуть или отправился мести вокруг уснувшего фонтана.
Подхватив зонт, она встала; оправила тяжелые юбки. Оглянулась в последний раз на аллею и… застыла.
Вернувшись на несколько шагов, служитель в черно-белом казенном одеянии ворошил метлою листву. Затем, склонившись, поднял назначенный ею талисман и, повертев в руках, аккуратно уложил посреди чистой дорожки. На то же место, где тот и покоился ране.
«Вот так номер! Что это значит?».
— недоуменно взирала она на удалявшуюся фигуру. И только сейчас приметила особенность: гордо поднятая голова; прямая осанистая спина, точно дворник десяток лет отслужил в гусарах; отнюдь не мужицкая походка… «И впредь запомните: стоит только пожелать со мною встретиться»… — мелькнула в памяти загадочная фраза.
Она хотела окликнуть и услышать голос. Хотела броситься догонять, да не смогла сделать и шагу.
А дрожащие губы лишь тихо шептали вслед уходившему человеку:
— Je ne sais pas… Я не понимаю…
— Слава Богу, не мучился.
— Да-а… Враз отошел.
— К полицмейстеру такого лихача! Ишь, чего удумал — столько народу вокруг, а он прет и не осаживает!
— Рассупонить его, да оглоблей!
— И то верно — неча с таким церемониться!
— Так этот господин спас ребенка? Этот?
— Он-он. Мамаша, поди, зазевалась, а господин-то возьми и подлети сбоку! Так и вытолкнул девчушку с путей.
— Ее-то вытолкнул, а сам не поспел. От, беда-то, какая… — Пристав. Пристав пожаловал!
— Пропустите. Пропустите… Свидетелям остаться, остальных прошу разойтись!
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Противные звуки скребущей по дорожкам метлы нисколько не раздражали, должно быть, лучшим образом соответствуя ее настроению.
Тот же город, те же каштановые аллеи и тот же деревянный диванчик. А вместо звонкого лета — унылая осень, разогнавшая добрую половину заезжих зевак. И безнадежное, бьющее наотмашь одиночество.
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Она тотчас уехала поездом домой. В тот же злосчастный вечер. Не стала дожидаться ни похорон, ни отпевания — не стерпела бы рвавшего сердце ужаса.
Недоразумение с дуэлью вышло ненастоящим, притворным. Она и узнала-то о поединке много позже. А, узнав, не успела впустить в душу горе — он скоро предстал перед нею. Живой и здоровый.
Боже, каким это было счастьем!
Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Но и дома она не находила себе места. Ездила в оперу, на балы, читала романы и отправляла длинные письма старшей сестрице в Вену. А мысли все одно возвращались к тому дню, к их внезапной встрече, к нему… Вот и решилась приехать.
Вновь прогулялась знакомой улицей и выискивала сухие бугры на той же мостовой. Оркестр, видно, умолк до будущей весны, и мимо летней ресторации с утерявшим листву виноградом прошлась в оглушавшем безмолвии. Без труда нашла в аллее ту же лавочку… Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Проклятый дворник в черном сюртуке и холщевом фартуке! Тогда его не было… Мелко шагает и забирает тяжелыми взмахами опавшие каштановые «ладони». Дорожка позади чистая, но не надолго — в тридцати шагах уж сызнова нападало, принесло рваным ветром. Так и будет ширкать. До бесконечности… Впереди алеет невесть откуда взявшийся кленовый лист. Резной, остроугольный; ярко красный посреди желтого ковра.
«Не загадать ли? — упрямо точит лихая мысль, а сердечко пускается вскачь.
— Вот ежели… ежели сметет его мужик вместе с другими… вернусь в номер и выпью стрихнина. С меня станется — вернусь и выпью!» Ш-шик. Ш-шик. Ш-шик… Красное пятно взмывает вверх, мелькает и… бесследно исчезает в желтом вихре, плавно оседающем за песочной границей дорожки.
— Ну, вот и решено, — шепчут бледные губки; веки на миг смыкаются, тонкие пальцы беспорядочно шарят по лавке… — Где мой зонт? Пора отправляться в номер. Незачем тянуть… Внезапно сознание улавливает перемену. Что-то не так. Не так как было.
Ах, да! Стихли однообразные звуки. Ну да что с того? Дворник решил передохнуть или отправился мести вокруг уснувшего фонтана.
Подхватив зонт, она встала; оправила тяжелые юбки. Оглянулась в последний раз на аллею и… застыла.
Вернувшись на несколько шагов, служитель в черно-белом казенном одеянии ворошил метлою листву. Затем, склонившись, поднял назначенный ею талисман и, повертев в руках, аккуратно уложил посреди чистой дорожки. На то же место, где тот и покоился ране.
«Вот так номер! Что это значит?».
— недоуменно взирала она на удалявшуюся фигуру. И только сейчас приметила особенность: гордо поднятая голова; прямая осанистая спина, точно дворник десяток лет отслужил в гусарах; отнюдь не мужицкая походка… «И впредь запомните: стоит только пожелать со мною встретиться»… — мелькнула в памяти загадочная фраза.
Она хотела окликнуть и услышать голос. Хотела броситься догонять, да не смогла сделать и шагу.
А дрожащие губы лишь тихо шептали вслед уходившему человеку:
— Je ne sais pas… Я не понимаю…
Страница
2 из 2
2 из 2
