Мизантроп

— старик сделал приглашающий жест рукой, и Генри зашёл в холл.

Внутри всё было на старинный манер, обои, мебель, чучела разных птиц и животных на стенах. Картина середины прошлого века, в лучших традициях Хичкока, подумал Генри, бегло разглядывая обстановку.

— Пройдёмте в гостиную, там нам будет удобнее вести беседу. А свой чемодан можете оставить здесь, — старик указал на большую полку для поклажи, стоящую в углу холла.

Через несколько минут они уже сидели в больших уютных креслах, рядом дружелюбно потрескивал камин, было тепло и приятно. Старик чинно и основательно, явно со знанием дела, раскуривал большую трубку из слоновой кости. Генри тем временем снял очки, он прекрасно видел и без них, там были простые прозрачные стёкла без увеличения. Очки молодой человек носил для вида и своеобразной защиты, человек в очках вызывает большее доверие, так ему казалось до недавнего времени.

Генри думал о девушке, с которой провёл четыре незабываемых ночи. Четыре раза они были одним целым. А ещё он думал о том, кто мог бы появиться на свет после вышеупомянутых событий. Это было даже странно, сидеть здесь в кресле, напротив своего нового отца и думать совершенно о других вещах, никак не связанных с происходящим.

— Итак, Геннадий — нарушил молчание старик, — Знаешь ли ты, зачем тебя сюда пригласили?

— Нет, мама мне ничего не сказала, кроме того, что Вы мой второй папа. И учёный.

— Это ещё большой вопрос, кто второй, а кто первый, — усмехнулся старик, — Меня зовут Альфред, доктор Альфред Штругерт, немецкий учёный, и я действительно твой биологический отец. У нас во многом схожие ДНК. Но есть и не большая, но довольно существенная разница, которую я объясню тебе позже. А сейчас вот что… Лай собаки во дворе прервал его слова. Альфред положил трубку на стол и внимательно прислушался. Лай повторился снова, но уже тише. Затем собака утробно завыла, было в этом что-то пугающее, непроизвольно вызывающее чувство тревоги и беспокойства.

Генри снова надел очки. Альфред поднялся из кресла и подошёл к окну.

— Что там? — спросил Геннадий.

— Такая темень, ни черта не видно. Надо, наверное, спуститься вниз, посмотреть.

Гостиная находилась на втором этаже двухэтажного дома. Когда Генри выходил из такси, то никакой собаки во дворе не заметил. Там вообще не было ни одного живого существа, даже птиц.

— У вас есть собака?

— Нет.

— Коротко ответил старик, снимая со стены старинное ружьё.

— Раньше была, но сдохла много лет назад. От старости.

С ружьем в руках он направился к лестнице.

— Жди здесь, я скоро.

— Может мне лучше пойти с вами?

— Это ни к чему.

— Бросил он, уже спускаясь.

Генри остался в комнате один. За окном уже окончательно стемнело, так что сидеть пришлось в полумраке. Свет шёл только от камина, в который уже не мешало бы подбросить дровишек. Вой на улице продолжался, не затихая ни на секунду. А ещё поднялся достаточно сильный ветер, Генри видел, как он раскачивает верхушки мрачных сосен за окном. Или ёлок, парень не очень разбирался в ботанике.

Через несколько секунд раздался выстрел. Собака заскулила. Затем выстрел повторился, и всё затихло. Даже ветер.

Генри подошёл ближе к окну и посмотрел вниз.

Там царила непроглядная тьма.

Жизнь — это болезнь, а смерть — исцеление. Не надо бояться смерти, она неизбежна. Для каждого живого существа приготовлена своя особая смерть. У кого-то она будет лёгкая и простая. А у кого-то сложная и тяжёлая, возможно, растянутая на долгие годы. А у другого смерть будет очень яркая и изысканная, за которую могут дать премию Дарвина. Это уже кому что предписано. Но, так или иначе — умирают все. И это нормально, естественно и вполне логично. Всё когда-нибудь должно закончиться. Вечность — не по зубам человеку. И уж тем более — животным, коими и является большинство населяющих планету людей.

Размышляя о смерти, Генри вглядывался во тьму. И тьма глядела в него. Он видел там миллионы погибших и не понимал, почему все их жалеют. Что в этих смертях такого несправедливого? Планета чистится, и это нормально. И всё равно людей становиться больше с каждым годом, так что тут не о чем жалеть. Идёт естественный отбор, и это правильно. Правильно и совершенно.

Генри смотрел в небо. Небо смотрело в него.

Первородная любовь Разрывает звёзды.

Лепестками крови вновь Космоса борозды.

ТАМ повесилась луна В раскалённом небе.

И порхает тишина, Словно чёрный лебедь.

Было темно и красиво. Прозрачно и прохладно. И как-то даже легко и спокойно. Всё было так, пока не раздался ещё один выстрел, а затем крик. Кричала женщина.

Генри вышел из транса и снова посмотрел вниз. Так ничего и не разглядев в темноте, он побежал по ступенькам во двор.