Холод. Злой, кусачий, пробирающий до самого нутра, заставляя ныть даже кости. Злой ветер, стегающий лицо хлесткими порывами…
26 мин, 3 сек 15031
Вьющаяся по земле пороша, покрывающая снегом землю и… трупы. Пятна крови, проступающие даже сквозь снежный покров, тела — людские и конские, — разрубленные саблями, пронзенные стрелами, головы размозженные секирами. Дым пожарищ, разоренные города, рабство, голод, гибель. Словно сама смерть вышла из своего тайного убежища, чтобы разом собрать обильную жатву. Холод и смерть. Они два неразлучных спутника, неотступно следующих друг за другом, ибо проистекают из одного источника. И кто может сказать, что ледяной холод склепа не страшнее зимнего мороза? И кто знает, чей голос слышен в завываниях зимней вьюги, приближающейся все ближе к тому, кто по капле теряет свою жизнь, пятная алым снег, ослепительная белизна которого превращает его в непревзойденный саван. Бой подходил к концу. Наголову разбитые крестьяне, бросая топоры и рогатины, разбегались во все стороны, петляя между деревьями, как зайцы. Могучий мужик, в волчьем полушубке и взъерошенной русой бородой уже подбегал к спасительному лесу, когда вдруг раздался пронзительный свист и убегавший вдруг, словно споткнулся. Какое-то время он просто стоял, покачиваясь, после чего рухнул ничком в снег. Из его шеи торчала длинная стрела. Рядом с ним с протяжным криком рухнул отрок в рваном кожухе, — стрела пробила ему бок. Стрелявший, — молодой всадник с узкими глазами весело гикнул и пустил своего коня вскачь, — он уже приметил у края леса молодую женщину с распущенными волосами, изо всех сил бежавшую к опушке. А по правую и левую руку от него, такие же узкоглазые всадники в легких доспехах расстреливали в спину убегающих людей или ловили арканами тех, кого рассчитывали затем выгодно продать, — детей, женщин, отроков. Старались не отставать от них пешие и конные воины в русских кольчугах и шлемах, — дружинники великого князя Владимирского. Чуть поодаль за всей этой сценой наблюдали двое всадников. На первом, сидевшем на коренастой и неприхотливой монгольской лошадке, был позолоченный доспех, лисья шапка и сафьяновые сапоги. На поясе висела кривая сабля, в руках воин держал изогнутый лук с наложенной на него стрелой. Узкие прищуренные глаза под мохнатыми бровями радостно вспыхнули завидев новую цель. Он спустил тетиву и еще один крестьянин, почти добежавший до лесу, нелепо взмахнул руками и повалился в снег.
— Какой выстрел! — он повернулся к своему спутнику.
— Что скажешь, шаман Даниил? Сидевший на смирной гнедой коняге, дородный поп в медвежьей дохе поверх рясы и массивным крестом на груди, досадливо поморщился. — Юзбаши Туган, я же просил не путать меня с жрецами ложных богов. А выстрел действительно хорош. Только ваши храбрые нукеры, пожалуй, слишком увлеклись. Так ведь недолго оставить князя без подданных в этом крае, а хана — без дани.
— Все равно взять с них нечего, — махнул рукой Туган, доставая из колчана новую стрелу.
— Да и разбежались они по лесам, а бабы еще нарожают. Вам урусам плодиться много нельзя, — вы тогда бунтовать начинаете. Вот как эти, — Булан махнул рукой в сторону небольшой речушки, впадающей здесь в Кострому. На краю мыса, образованного слиянием двух рек, возвышался частокол из еловых кольев. В нескольких местах ограда была проломлена, в других — полыхала. Пролом был завален трупами, — причем не только русскими, — много здесь было и павших ордынцев, изрубленных топорами или надетых на рогатины. Священник посмотрел в ту сторону и еще раз поморщился, — за оградой возвышался деревянный истукан беса. -Неужели вы татары, все еще не научились отличать христиан от поганых? Мы с язычниками хоть говорим на одном языке и выглядим похоже, но между нами-пропасть, глубокая, аки бездна адова. -Да нет, священник, — возразил Туган, — разницу между вами я знаю хорошо. Я ведь был унбаши в тумене, — одном из тех, что десять лет назад Бату-хан вел, чтобы привести к покорности земли урусов. Клянусь Тенгри-ханом, большие города, — Киев, Владимир, Рязань, порой было брать легче, чем иные мелкие, — «злые города», — при этом воспоминании Булан невольно сделал рукой знак, отвращающий злых духов, — в которых молились таким вот богам. Во имя Эрлика, с вами христианами договориться гораздо проще! -Истину говоришь, сын мой — елейно сказал поп, пряча ухмылку в густой бороде.
— Ибо мы смиренные служители кроткого Христа, проповедовавшего любить врагов своих и молиться за них. Грех гнева и мести нам чужды, не то, что этим приспешникам Сатаны. И если уж бог посылает нам такие испытания, как иго басурманское, — значит, мы слишком прогневили его своими грехами. -Знал я отец Даниил, что у вас полезная вера, но даже и не знал, что настолько, — в восторге заржал монгол.
— Нет, правильно наш хан, — да хранит его Тенгри, — вам ярлыки дает, чтобы не трогал никто вас священников. Будь все урусы такие как ты говоришь, — нам и забот никаких не было. -Правильно, сын мой — тонко улыбнулся священник.
— А чтобы все были добрыми христианами, смиренными и богобоязненными, надо сделать что?
— Какой выстрел! — он повернулся к своему спутнику.
— Что скажешь, шаман Даниил? Сидевший на смирной гнедой коняге, дородный поп в медвежьей дохе поверх рясы и массивным крестом на груди, досадливо поморщился. — Юзбаши Туган, я же просил не путать меня с жрецами ложных богов. А выстрел действительно хорош. Только ваши храбрые нукеры, пожалуй, слишком увлеклись. Так ведь недолго оставить князя без подданных в этом крае, а хана — без дани.
— Все равно взять с них нечего, — махнул рукой Туган, доставая из колчана новую стрелу.
— Да и разбежались они по лесам, а бабы еще нарожают. Вам урусам плодиться много нельзя, — вы тогда бунтовать начинаете. Вот как эти, — Булан махнул рукой в сторону небольшой речушки, впадающей здесь в Кострому. На краю мыса, образованного слиянием двух рек, возвышался частокол из еловых кольев. В нескольких местах ограда была проломлена, в других — полыхала. Пролом был завален трупами, — причем не только русскими, — много здесь было и павших ордынцев, изрубленных топорами или надетых на рогатины. Священник посмотрел в ту сторону и еще раз поморщился, — за оградой возвышался деревянный истукан беса. -Неужели вы татары, все еще не научились отличать христиан от поганых? Мы с язычниками хоть говорим на одном языке и выглядим похоже, но между нами-пропасть, глубокая, аки бездна адова. -Да нет, священник, — возразил Туган, — разницу между вами я знаю хорошо. Я ведь был унбаши в тумене, — одном из тех, что десять лет назад Бату-хан вел, чтобы привести к покорности земли урусов. Клянусь Тенгри-ханом, большие города, — Киев, Владимир, Рязань, порой было брать легче, чем иные мелкие, — «злые города», — при этом воспоминании Булан невольно сделал рукой знак, отвращающий злых духов, — в которых молились таким вот богам. Во имя Эрлика, с вами христианами договориться гораздо проще! -Истину говоришь, сын мой — елейно сказал поп, пряча ухмылку в густой бороде.
— Ибо мы смиренные служители кроткого Христа, проповедовавшего любить врагов своих и молиться за них. Грех гнева и мести нам чужды, не то, что этим приспешникам Сатаны. И если уж бог посылает нам такие испытания, как иго басурманское, — значит, мы слишком прогневили его своими грехами. -Знал я отец Даниил, что у вас полезная вера, но даже и не знал, что настолько, — в восторге заржал монгол.
— Нет, правильно наш хан, — да хранит его Тенгри, — вам ярлыки дает, чтобы не трогал никто вас священников. Будь все урусы такие как ты говоришь, — нам и забот никаких не было. -Правильно, сын мой — тонко улыбнулся священник.
— А чтобы все были добрыми христианами, смиренными и богобоязненными, надо сделать что?