В узких коридорах дворца, соединяющих гарем и покои падишаха, евнух Бекир всегда чувствовал себя отвратительно — слишком высокие ступени и низкие своды, крутые повороты и едва пробивающийся свет от узких окон, похожих на бойницы, угнетали его. Но идти через открытые дворики дворца было еще хуже. Стражники, стоявшие у всех дверей, всякий раз поддевали его злой шуткой, ухмыляясь в усы и с брезгливостью разглядывая его женоподобную фигуру…
Добавить в моё избранное
22 мин, 18 сек 10834
Наконец, яркий свет брызнул в глаза, и евнух вышел во внутренний дворик гарема. Бекир остановился, отдуваясь и стирая со лба выступивший пот. Отдышавшись, он поправил рубаху, подтянул широкий инкрустированный пояс, как бы между прочим дотронувшись до рукояти кинжала, и, согнувшись как можно ниже, отворил резную дверь в покои, где в это самое время старшая жена падишаха ублажала свое тело, нежась в хаузе с розовой водой.
Бекир вошел и смиренно встал у резной колонны, которая, как и все другие в зале, была убрана пестрыми шелками. Казалось, никто не заметил любимого евнуха шахини. Госпожа наслаждалась купанием. Одна из служанок подливала ароматическое масло в канавку, по которой оно медленно стекало в хауз; две девушки плавными движениями расчесывали распущенные косы шахини, смазывая их маслом лотоса, еще две играли на ситаре и табла, ублажая слух царственной особы, которая томно прикрыла глаза, ощущая во всем расплывшемся и обмякшем теле благость.
Выждав положенное по дворцовому этикету время, одна из служанок подбежала к шахине и, склонившись к ее уху, шепнула о приходе евнуха.
— А, Бекир… — лениво произнесла та и жестом пригласила подойти ближе, — что тебе?
— О, высокородная, досточтимая госпожа, о свет очей падишаха, о его царственная супруга, да будет красота твоя сиять вечно, как луна в небе, как… — Хватит, — остановила она его, прослушав с улыбкой половину приветствия, — говори о деле.
— Слушаюсь, о, несравненная, — евнух подполз ближе, почти распластался на полу и промолвил, понизив голос: — Падишах желает сегодня войти к наложнице, что ему подарил вчера досточтимый Омар, да будут дни его светлыми и безмятежными.
Шахиня вскинула брови и улыбнулась, сделав знак невольнице, которая тут же приготовила шитое золотом и голубым шелком покрывало, а две служанки, поддерживая госпожу под руки, помогли ей вылезти из воды.
— Что ж, сила и страсть нашего господина во истину неугасимы, — облачаясь после обтирания в шелковый халат шахиня погрузилась в мягкие подушки. Загадочная улыбка не сходила с ее уст, а взгляд скользнул по кольцам, украшавшим каждый пальчик ее рук. С нежностью поглаживая крупные камни, она подняла руку, любуясь игрой света на звездчатом рубине, и приказала: — Приведите наложницу!
— Которую, госпожа? — склонившись в глубоком поклоне, спросила служанка.
Шахиня удивленно воззрилась на евнуха:
— Да, которую? Огневолосую или … — Да, да, несравненная, вторую, раскосую, которая так и стреляет искрами из своих очаровательных глазок, — Бекир тонко захихикал.
Шахиня расплылась в язвительной улыбке и понимающе кивнула.
Пока они с евнухом обсуждали строптивость некоторых рабынь, которых быстро обламывали, посадив в зиндан без еды, воды и одежды на несколько дней, стражницы привели девушку — тоненькую, как тростник, с длинными черными косами, спускающимися ниже колен, и бледным, будто бескровным, лицом.
Шахиня оценивающе оглядела испуганную наложницу, хмыкнула, и приказала:
— Разденьте ее, да позовите старую каргу, чтоб проверила, — и заговорщически поглядывая на евнуха, тише сказал ему, прикрывая рот веером: — Знаем мы таких скромниц, ха, как бы брака не было!
Евнух в ответ захихикал, не открывая рта и скривив полное лицо в гримасе так, что оно стало похоже на переспелую ягоду белого тута.
Пока рабыни раздевали девушку, которая от горя и страха уже не сопротивлялась, а лишь испуганной газелью смотрела вокруг, словно пытаясь ухватиться взглядом за невидимую нить надежды, что еще теплилась в ее сердечке, в покои вошла старая женщина. Шаркая ногами, и согнувшись пополам, не то от почтения, не то от болезни спины, что скривила ее позвоночник, она приблизилась к госпоже и, шепелявя, спросила:
— Звали, досточтимая?
— Звала, звала, старуха. Видят ли еще твои глаза так, чтобы разглядеть непорочность?
— Что глаза не увидят, руки почувствуют, — ответила та, — да и неужто сомневаешься, благословенная? Кто, как не я определит, достойна ли девица возлежать с падишахом!?
Старуха подняла голову, отчего стала похожа на корявую ветку, за которую зацепился лоскут ткани, и ширкнула взглядом по невольницам. Заметив обнаженную фигурку девушки, прикрывшей руками маленькие груди, она проковыляла к ней, одной рукой поглаживая поясницу.
— Эта что ли? — старуха обошла девушку вокруг, взяла в руку ее косу, зачем-то понюхала, и не отпуская, наклонилась ниже, рассматривая бедра девушки.
Та всхлипнула. Старуха зашла спереди, отпустив косу, скрюченным пальцем приподняла подбородок наложницы.
— Чего хнычешь? Радуйся, глупая! Падишах одарит после, да и ласков он, а, госпожа? — оглядываясь на шахиню, возвысила голос старуха.
— Ласков, ласков, если ломаться не будешь! — откликнулась госпожа, продолжая с ухмылкой шептаться с евнухом, который не преминул возможностью рассказать своей благодетельнице последние дворцовые сплетни.
Бекир вошел и смиренно встал у резной колонны, которая, как и все другие в зале, была убрана пестрыми шелками. Казалось, никто не заметил любимого евнуха шахини. Госпожа наслаждалась купанием. Одна из служанок подливала ароматическое масло в канавку, по которой оно медленно стекало в хауз; две девушки плавными движениями расчесывали распущенные косы шахини, смазывая их маслом лотоса, еще две играли на ситаре и табла, ублажая слух царственной особы, которая томно прикрыла глаза, ощущая во всем расплывшемся и обмякшем теле благость.
Выждав положенное по дворцовому этикету время, одна из служанок подбежала к шахине и, склонившись к ее уху, шепнула о приходе евнуха.
— А, Бекир… — лениво произнесла та и жестом пригласила подойти ближе, — что тебе?
— О, высокородная, досточтимая госпожа, о свет очей падишаха, о его царственная супруга, да будет красота твоя сиять вечно, как луна в небе, как… — Хватит, — остановила она его, прослушав с улыбкой половину приветствия, — говори о деле.
— Слушаюсь, о, несравненная, — евнух подполз ближе, почти распластался на полу и промолвил, понизив голос: — Падишах желает сегодня войти к наложнице, что ему подарил вчера досточтимый Омар, да будут дни его светлыми и безмятежными.
Шахиня вскинула брови и улыбнулась, сделав знак невольнице, которая тут же приготовила шитое золотом и голубым шелком покрывало, а две служанки, поддерживая госпожу под руки, помогли ей вылезти из воды.
— Что ж, сила и страсть нашего господина во истину неугасимы, — облачаясь после обтирания в шелковый халат шахиня погрузилась в мягкие подушки. Загадочная улыбка не сходила с ее уст, а взгляд скользнул по кольцам, украшавшим каждый пальчик ее рук. С нежностью поглаживая крупные камни, она подняла руку, любуясь игрой света на звездчатом рубине, и приказала: — Приведите наложницу!
— Которую, госпожа? — склонившись в глубоком поклоне, спросила служанка.
Шахиня удивленно воззрилась на евнуха:
— Да, которую? Огневолосую или … — Да, да, несравненная, вторую, раскосую, которая так и стреляет искрами из своих очаровательных глазок, — Бекир тонко захихикал.
Шахиня расплылась в язвительной улыбке и понимающе кивнула.
Пока они с евнухом обсуждали строптивость некоторых рабынь, которых быстро обламывали, посадив в зиндан без еды, воды и одежды на несколько дней, стражницы привели девушку — тоненькую, как тростник, с длинными черными косами, спускающимися ниже колен, и бледным, будто бескровным, лицом.
Шахиня оценивающе оглядела испуганную наложницу, хмыкнула, и приказала:
— Разденьте ее, да позовите старую каргу, чтоб проверила, — и заговорщически поглядывая на евнуха, тише сказал ему, прикрывая рот веером: — Знаем мы таких скромниц, ха, как бы брака не было!
Евнух в ответ захихикал, не открывая рта и скривив полное лицо в гримасе так, что оно стало похоже на переспелую ягоду белого тута.
Пока рабыни раздевали девушку, которая от горя и страха уже не сопротивлялась, а лишь испуганной газелью смотрела вокруг, словно пытаясь ухватиться взглядом за невидимую нить надежды, что еще теплилась в ее сердечке, в покои вошла старая женщина. Шаркая ногами, и согнувшись пополам, не то от почтения, не то от болезни спины, что скривила ее позвоночник, она приблизилась к госпоже и, шепелявя, спросила:
— Звали, досточтимая?
— Звала, звала, старуха. Видят ли еще твои глаза так, чтобы разглядеть непорочность?
— Что глаза не увидят, руки почувствуют, — ответила та, — да и неужто сомневаешься, благословенная? Кто, как не я определит, достойна ли девица возлежать с падишахом!?
Старуха подняла голову, отчего стала похожа на корявую ветку, за которую зацепился лоскут ткани, и ширкнула взглядом по невольницам. Заметив обнаженную фигурку девушки, прикрывшей руками маленькие груди, она проковыляла к ней, одной рукой поглаживая поясницу.
— Эта что ли? — старуха обошла девушку вокруг, взяла в руку ее косу, зачем-то понюхала, и не отпуская, наклонилась ниже, рассматривая бедра девушки.
Та всхлипнула. Старуха зашла спереди, отпустив косу, скрюченным пальцем приподняла подбородок наложницы.
— Чего хнычешь? Радуйся, глупая! Падишах одарит после, да и ласков он, а, госпожа? — оглядываясь на шахиню, возвысила голос старуха.
— Ласков, ласков, если ломаться не будешь! — откликнулась госпожа, продолжая с ухмылкой шептаться с евнухом, который не преминул возможностью рассказать своей благодетельнице последние дворцовые сплетни.
Страница
1 из 7
1 из 7
