Обыкновенный сон хорошего человека

Вне всяких сомнений — сотворенное было делом его… помыслов, но он никак не мог поверить в этот внезапно открывшийся дар. Около четверти минуты он заглядывал в окно, наслаждаясь видом умерщвленного, пока, наконец, не осознал, что пора бы убраться отсюда, пока содеянное им не привлекло чьего-то лишнего внимания.

За поворотом на Тридцать пятое авеню находился офис Дэйли Экспресс, где и работал мистер Граневски. Он опоздал всего на пару минут, но сотрудники газеты уже были заняты своими делами. К небывалой удаче, Джеймса Морриса, главного редактора, в общей зале не обнаружилось, и Джерри удалось тихо проскочить к своему месту. Он искренне надеялся, что его отсутствия не заметили, хотя всей душой был уверен в обратном — редакция представляла собой сборище первосортных мудаков, подсиживающих друг друга, рассадником акул, готовых за новость или лишний цент надбавки сожрать ближнего с потрохами и прочим дерьмом, которым каждый из здесь присутствующих был наполнен с избытком. Джереми тихо поздоровался с соседями по столику — Вербером и Макнестером. Остальные влипли в мониторы, изображая деятельность настолько бурную, что от них за милю несло лицемерием и ложью.

Крик Морриса оторвал Джереми от приготовлений к работе.

— Граневски! Граневски! Кто-нибудь знает, где этот сукин сын шляется?

Джерри поднял руку.

— Я здесь, мистер Моррис.

— Изволил прийти, значит? Ко мне, живо!

Моррис дожидался Джерри в своем кабинете, деловито уткнув руки в боки.

— Дверь не закрывай. Душно тут, — сказал он.

«Как же! Душно ему! — мистер Граневски понимал, что дело совсем не в жаре. Да и жары-то никакой нет. Моррис просто хотел, чтобы весь отдел слышал, как он отсчитывает подчиненного.

— Властолюбивый ублюдок. Почему ты ненавидишь меня, сволочь?» — всегда хотел спросить его Джерри.

— Ты опоздал. Ты знаешь это? Ты опоздал не в первый раз. И я не хочу даже слушать твои отговорки, выдуманные они или нет. Меня это не колышет, слышишь? А знаешь, что меня колышет?

— Нет, сэр… — Разве я разрешал тебе говорить? — выпучив глаза, вокруг которых образовались темные гельминтозные круги, пригрозил Моррис.

— Думаешь, я глупее тебя? Хрена с два! Меня волнует, что за прошлую неделю от тебя не было никакой пользы. Зачем, скажи мне, я должен тебя тут держать?

«Лживый безмозглый кретин. Ты, верно, уже забыл о моем анализе политической ситуации, который ты сам же влепил на вторую страницу последнего выпуска?» Джеймс Моррис был шестидесятилетней ходячей головной болью редакции, абсолютно бездарным журналистишкой, мелким управленцем с синдромом Наполеона, дорвавшимся до власти. Он был грузен и неповоротлив, и самой подвижной частью его тела, бесспорно, являлся язык. Раздутые красные щеки и узкий лоб придавали его голове форму яйца; от его свитера, который он менял в лучшем случае раз в полгода, постоянно несло горьким жиром еды из фастфудов. Говорил Моррис всегда быстро, много раз повторяясь, сам того не замечая. Речь его походила, скорей, на малосвязный бабий треп, переходящий в истерику, и большую ее часть Джереми обычно благоразумно пропускал мимо ушей.

— … не нравится — уматывай! — кричал Моррис из-за стола.

— У меня весь холл внизу забит такими же, как ты, которые прямо сейчас готовы сесть на твое место. И пугать меня адвокатами не надо — они тебе не помогут, понял? Я на суды, если хочешь знать, потрачу гораздо меньше, чем на содержание таких отстойных кадров, как ты! Так что уматывай, если хочешь. Понятно тебе?

В голову мистеру Граневски вдруг пришла идея. «Вот что я хотел сделать уже давно»… — мечтательно улыбнулся он.

— Какого хрена? Тебе смешно? Я сказал что-то смешное? — вспетушился Моррис.

— Я тебя спрашиваю, ты понял, что я сказал?

Джереми давно хотел услышать, как эта свинья, вот уже двенадцать лет трахающая ему мозг, будет визжать, но визжать не от того, что ей не нравится работа Джерри, а визжать от страха, паники и адской боли. Желанное время пришло. «Да, то, что нужно», — кивнул себе мистер Граневски, припоминая, как расправился с таксистом.

Он направил свой взор к побагровевшей шее Морриса, мысленно намечая разрез, но тотчас остановился. Он рад был располосовать чертова борова на сотни частей, разрезать его, как теплое масло тонкой леской, тем самым облегчив жизнь не только себе, однако вовремя сообразил, что поступи он так, его раскрыли бы в следующую же минуту. Джерри поступил проще — опустил глаза ниже и просто просверлил взглядом тончайшую, меньше диаметра швейной иглы, дыру в левой части груди главного редактора, буквально наощупь чувствуя, как сокращаются, трепеща, сердечные мышцы.

— Ты, мать твою, оглох? Я тебе вопрос задал!

— Да, мистер Моррис, сэр… — покорно согласился Граневски.

— Вы правы во всем. Прошу дать мне шанс… Моррис даже не заметил, что умер.