Сокращенный день

В комнату ворвался ледяной вихрь, больно хлестнув Надю колючим снегом по спине.

— Иди сюда! Да! Да! Я здесь! — снова закричала она.

— Тут тепло!

Так она и стояла под морозным ветром, слушая вьюгу и стук дверных петель. Но вскоре удары начали стихать. Спина Нади совсем замёрзла: её жакет и блузка пропитались влагой от растаявшего снега и быстро задубели. Она с ужасом подумала, что может стать такой же, как то, что рвётся к ней в класс. Тогда она в последний раз крикнула: «Эй, сюда! Тут тепло!», и стала отходить назад, протискиваясь между скамьей и столешницей ближней парты. К печи. И к открытому окну.

Это было не так-то просто, ведь Наде мешал шквальный ветер, но она справилась. Вся дрожа, она с трудом подтянулась вверх и залезла на подоконник. Её зубы стучали почти также громко, как и у того, что поджидало Колю в коридоре, но она собрала все силы. Не слушая удары и скрежет ногтей о дверь, Надя крепко вцепилась в раму, вся подалась вперёд и свесилась далеко в проём.

В призрачной круговерти ничего не было видно. Ни торца здания с выходом из школы, ни следов Коли. «Конечно, их ведь сразу засыпало! — подумала Надя.

— Коля, ну где же ты с нашими куртками?!» А печь уже совсем погасла под таким ветром, только малиновые блики углей проглядывали в щели металла. Наде вдруг сильно захотелось спать. Она уже не чувствовала ни ломоты совсем замерзших рук, ни обжигающих прикосновений к коже заиндевелой блузки, ни онемевшего, обветренного лица.

Она медленно сползла с подоконника и, шатаясь, пошла в учительскую. Её мысли были затуманены. Всё, о чем она могла думать — это тесное пространство и намёк хоть на какое-то тепло за фанерной дверью в углу. «Я её прикрою и сяду там на кушетке. Коля придет — оденусь, и пойдем домой»… Надя по памяти нашла вход, ввалилась внутрь, держась за маленький стол, неуклюже обогнула его, больно стукнувшись о край бедром, и села на диван с кружевной накидкой, сплетённой когда-то Марьей Сергевной. Подумав, Надя плюхнулась на бок, небрежно скомкав вокруг себя края ажурного пледа.

— Я пять минуточек полежу… Только не спать! — сказала она, зевнув, и тут же провалилась в черноту забытья.

Её потревожил скрип. Надя попыталась открыть глаза, чувствуя, как всё тело ломит, и какой неподъёмной стала голова («словно ведро со льдом»). Она с трудом разлепила веки, уставившись на дверь. Над столом нависла высокая тёмная фигура.

Надя вздрогнула. Ледяная игла пронзила её грудь, отдавшись ударом в висках. Она ещё успела подумать, что фигура была какой-то неправильной: бедра, талия, грудь — там вроде всё в порядке, а вот голова… Голова была не обычным овалом, как должно быть у человека. От макушки она как-то вытягивалась, ветвилась, растворяясь в воздухе веером тонких отростков. И она была неестественно наклонена — словно свернута на бок — да так что, казалось, растёт не от шеи, а сразу из левого плеча, и не вверх, а как-то криво, по диагонали. Ещё Надя заметила, что у фигуры в руке что-то зажато: не то ком тряпья, не то какой-то сверток.

В темноте раздался каркающий, бурлящий, раздирающий изнанку души голос:

— Добрый вечер, Наденька! Ну что, нравится тебе моё покрывало?

Участковый стоял у крыльца, наблюдая, как врачи уносят два маленьких тела. Из распахнутых дверей школы к нему выбежал растрепанный, почти раздетый (не считая застегнутого не на ту пуговицу пиджака) директор.

— Ну что, Костя, — умоляюще спросил он, — поедем?

— Нет, — ответил участковый, — не стоит. Пока тела вывезем… Да и так ясно всё… И устал я сегодня. Четвертый вызов за ночь!

Он поднял руку, сдвинул на бок ушанку и зарылся пальцами в ещё густые волосы. Директор удивлённо глянул на товарища.

— У нас?!

— Да, у нас. И у соседей — в Вышкино.

Директор вытаращил глаза в панике наползавшего понимания.

— Что́ там?

— Сначала учитель. Мария Сергеевна. Поскользнулась на крыльце. Свернула шею. Ещё вчера, как подморозило. Но нашли только утром. Муж… приехал от любовницы.

— Костя зло пнул комок снега под ногами.

— Сам бы этого не сказал, да вот в руке у женщины был зажат свёрток. Письма там, фотографии… Потом ещё другая. Уборщица ваша. Как её… баба Клава. Замёрзла ночью у себя же дома.

— Как?! — выдохнул директор.

— А вот так! Жила одна. Дом на отшибе. Не хватило дров. Видно, сначала так согревалась… — Костя сделал многозначный жест, хлопнув по воротнику.

— Потом мороз ударил, и не смогла уже выйти из дома… Третий — охранник. Дядя Ваня. Застрелился. Соседи говорят, из-за жены. Тоже рогоносец… Повисла тишина. Директор впился в свои жалкие клочки волос, тяжело провёл ладонями по лицу и посмотрел на друга сквозь скрученные пальцы.

— Нет, я всё понимаю… Дети остались в школе. Была вьюга. Буран… Труба печи забилась снегом. Они не заметили.