Добрые соседи

Теперь я насытившись кровью киджайской.

Служить буду верно тебе три столетья.

Когтями в ночи я расправлюсь с врагами.

Направлю я стрелы во недругов шеи.

Щитом оскаленным сомкнусь за спиною.

От огня сберегу и от злого железа.

И дам тебе знаний, людям недоступным.

И даже шаманам почти неизвестным.

Могучий киджаем тебя я намерен.

Взрастить за столетья, чтоб был ты премудр.

В делах как людских, так и нелюди разной».

После чего взлетел зверь окаянный.

Радостно вскрикнув, исчез в небосводе.

Звездами мужеских душ испещренном.

Я же упал возле мертвого брата.

И там же почуял изменения в теле.

Как силы взбурлили утиной ухою.

Как небо разверзлось над головою.

И шквалом обрушило тайн мне разгадки.

В тот жуткий миг раздавленный мощью.

Чуждой мне силы и мудрости вечной.

Я оказался в зыбком мире подземном.

И увидал духа брата осколки.

Сам толком действий не разумея.

Куски я собрал и слепил из них брата.

Слепил, как знал его и как помнил.

Только видать, плохо я его помнил.

Вместо охотника вылепил монстра.

Монстра что мертвый средь живых обитает.

И лопает кашу из Нижнего Мира.

И носит оберег заветный на шее.

Дабы смирить мертвецкую ярость и голод.

И пусть разум утратил он в Мире Теней.

Он мой брат-и нету его мне родней.

Дом!

Я не сразу понял, что хан Колобок закончил свое эпическое повествование. Ибо казалось, что будет он петь персональное олонхо еще три дня и три ночи, как и полагается настоящим олонхосутам. Ошарашенный рассказом-песней Лоокута, я сделал единственное, что должен был. Бережно опустил на бетонный пол сарая зомби-брата и зааплодировал. Огромные когтистые лапы, созданные для того чтобы рвать и метать, оказались так же замечательны и для рукоплесканий. Гром, а точнее грохот оваций и неподдельный восторг самым положительным образом сказались на сложившейся ситуации. Шар плазмы, уже начавший подпаливать бронированную чешую морды, бесследно исчез. Хан Колобок погасил горящую ладонь. Его шумерская резиновая жена стала более походить на человека. Детишки попрятали артефакты по карманцам и перестали отсвечивать убийственной аурой. И даже чудовищная невидимая тень тещи расцвела улыбкой и слабо запахла фиалками. А зомби же увидев, как славно, все закончилось, подобрал книжку о приключения Чиполлино и, убравшись в угол, продолжил чтение.

— Это было великолепно! Хора-хора-хора-хора!— выразил я восхищение веселым демоническим смехом.

— Спасибо! Рад, что понравилось!— Лоокут благодарственно кивнул. И весело, но опасно прищурившись, добавил.

— Значит, передумал есть моего брата?

— Конечно! Как можно? Я хоть и демон, но Девиз Семьи соблюдаю. «Злокозненной Нежитью Ублажи Свое Брюхо!» У меня в подвале дома даже древний дедовский щит с этой цитатой валяется. Если не веришь-могу показать.

— Ладно. Верю. Верю, что ты не будешь есть моего брата. Но ты все равно остаешься демоном. И при этом открылся обыкновенному человеку. Что будешь делать?

— Ну не такой уж ты и обыкновенный человек. Почти такой же обыкновенный, как и я. Так что ударяться в бега не буду. Тем более я жуть какой любопытный. Пока любопытство не удовлетворю в полной мере, меня будет проще убить, чем прогнать угрозой раскрытия моей истинной сущности.

— Хм… Значит остаешься. А знаешь, я не против. Мне с демонами даже легче общаться, чем с людьми, — Бытыкыев с улыбкой оглянулся на свою резиновую жену, а потом спросил.

— Будем соседями?

— Будем. И не просто соседями. А добрыми соседями.

И мы протянули друг другу руки. Лоокут Бытыкыев, прозванный мной ханом Колобком, и Григорий Ксенофонтов, более известный, в демонической среде, как Каразун-Гуль. Широкий и низкорослый, прямо натуральный азиатский гном, человек и огромный трехметровый монстр в чешуе и с хвостом, осторожно, чтобы не разрушить зачаток только-только родившегося дружеского сосуществования пожали руки. И начались интересные времена.