Добавить в моё избранное
18 мин, 11 сек 11400
Так неожиданно, что я окаменела вся. Сначала просто громко жужжал, а потом опять заговорил. Только теперь голос был не арлеоновский — какой-то совсем незнакомый. Тихо так и нудно зудел: «Ребёночка делать, ребёночка, ре-бе-тёночка»… Вроде затих, а потом завопил: «Ребё-ё-ёночка!» Я чуть не оглохла. Он сразу заткнулся.
К врачу идти надо.
21 июня Ходила к врачу. Невропатолог. Слушала меня, слушала, что-то в карточке писала. Очки у неё с такими толстыми линзами, что не видно, куда смотрит. Написала мне направление в психдиспансер и ещё рецепт. Взяла эти бумажки и испугалась: букв нет, одни точки, закорючки, кружки. Кресты, как на могилах, только перевёрнутые, и ещё и как у фашистов. Говорю ей: «Спасибо, до свидания», и ушла.
Не пойду в диспансер, я не шизофреничка! И ещё значки эти… Зачем я кому-то понадобилась? Офис-менеджер, надо же, президент какой… Вечером завела с Юрой разговор насчет ребёнка, но он делал вид, что ничего не понимает. В этом он весь — сначала скажет, а после вроде забыл. Рявкнул, как крокодил и на диван завалился, как бегемот. Боров! Нагадит, как обезьяна и в кусты, как кролик. Обиделся на меня, надо же! Надоело всё это.
Перед сном приняла две таблетки из тех, что прописала врач. Уснула почти сразу.
Сложный реципиент, может не получиться. Да и возраст уже… У нас нет выхода — время подходит.
Да, мессир торопит… Ну что же, придётся играть с госпожой М.
Начали!
22 июня Пишу ночью. Проснулась, думала, Юра пихнул во сне. С ним это бывает, но нет, рядом пусто. Наверное, он в зале, на диване, обиделся, наверное… Сама не знаю, зачем пишу все это. Как-то успокаивает. Жук опять говорил голосом Арлеонова: «Маргарита Михайловна, вы должны ценить высокую честь, вам оказанную. А декретный оплатим по особой ведомости, не пожалуетесь».
… Истинно говорю, не будет света и тьмы, помимо имени отца, кой за тобой, как за водяной стеной… Хорошо бы. Только сомнительно. Не похоже что-то на Арлеонова. Тома Мыльнина говорила, когда он был у них завотделом, даже на сломанные карандаши докладную Зильберту, директору института, подавал. Зильберт, правда, никогда не реагировал. Потом институт стал частной конторой, которая непонятно чем занимается, а Арлеонова новые хозяева назначили начальником охраны. Повысили, значит. Вообще-то, говорят, он всегда на безопасность работал, но секретно, и в ФСБ у него чин немалый. Так что, может, и не пожалею. Ребенок ведь, коляска, кроватка, пеленки, не укупишь… Господи, о чём я думаю!
Жалко, компа дома нет, засела бы сейчас играть.
Пойду, позову Юру, а то опять страшно.
22 июня Юры в зале не было, ушёл. Наверное, сильно обиделся. Ну и ладно. Лягу спать. Если смогу… … Уже утро. Ночью они пришли, когда я начинала засыпать. Я сначала и подумала, что это сон какой-то кошмарный. Были они в чём-то вроде чёрных халатов и в глухих капюшонах. Во рту у меня вдруг появился привкус, как от крови. Я хотела проснуться, но не сумела, и совсем не могла двигаться! Они стояли надо мной молча и смотрели. И пока они стояли, у меня в голове жужжал жук, всё сильнее, пока я не оказалась в огненном коконе. А потом я, наверное, всё-таки перешла на другой уровень — кокон стал растягиваться и превратился в тоннель с пылающими стенами, по которому меня понесло. Боли больше не было, только тошно и страшно. Стены пульсировали и горели, иногда сжимались, и меня сквозь них протискивало, хоть я не хотела. Сильно пахло — как от нагретого солнцем ржавого железа, но мне почему-то всё время казалось, что страшно несёт дерьмом, я даже подумала, что меня тащит через канализацию. Всё это длилось долго, не могу сказать, сколько. Я подумала, что так и состарюсь, и не рожу, и умру в этой вони, и буду лежать на этом уровне вечно… Но тут что-то громко чмокнуло, и меня вынесло на другой, где был свет.
Сперва подумала, просто полянка с несколькими валунами. Такая некрасивая полянка, заросшая полусухим бурьяном. Неприятная очень. Потом смотрю — внизу верхушки сосен, много. Значит, вершина холма в лесу. Луна — такая огромная и красноватая — стояла, можно подумать, над самой вершиной, прямо рукой достать. От света образовался правильный круг, где всё ясно видно, каждую мелочь… Остальное было во мраке.
По краям светлого пятна стояла целая толпа. Кое-кого из них я знала. Арлеонов подлетел откуда-то сверху, чёрным плащом закрывая луну, схватил меня зубами за волосы на макушке, рванул и улетел. Было больно и обидно. Наш директор, Зильберт, что-то говорил той врачихе, у которой я была, а она, без очков, хохотала. И ещё там был… ЮРИЙ. Значит, вот куда он из дома ушёл, подлец… На меня они, вроде, не обращали внимания, но я слышала всё и понимала, что говорят обо мне. Аж голова разболелась — такую они пургу несли! Зильберт расспрашивал у Юры, какая я в постели, а тот отвечал — вдумчиво так, обстоятельно. Подонок! А Зильберт говорит: «Плохо рассказываешь». А Юра пожал плечами, мол, что хотите, то и делайте.
К врачу идти надо.
21 июня Ходила к врачу. Невропатолог. Слушала меня, слушала, что-то в карточке писала. Очки у неё с такими толстыми линзами, что не видно, куда смотрит. Написала мне направление в психдиспансер и ещё рецепт. Взяла эти бумажки и испугалась: букв нет, одни точки, закорючки, кружки. Кресты, как на могилах, только перевёрнутые, и ещё и как у фашистов. Говорю ей: «Спасибо, до свидания», и ушла.
Не пойду в диспансер, я не шизофреничка! И ещё значки эти… Зачем я кому-то понадобилась? Офис-менеджер, надо же, президент какой… Вечером завела с Юрой разговор насчет ребёнка, но он делал вид, что ничего не понимает. В этом он весь — сначала скажет, а после вроде забыл. Рявкнул, как крокодил и на диван завалился, как бегемот. Боров! Нагадит, как обезьяна и в кусты, как кролик. Обиделся на меня, надо же! Надоело всё это.
Перед сном приняла две таблетки из тех, что прописала врач. Уснула почти сразу.
Сложный реципиент, может не получиться. Да и возраст уже… У нас нет выхода — время подходит.
Да, мессир торопит… Ну что же, придётся играть с госпожой М.
Начали!
22 июня Пишу ночью. Проснулась, думала, Юра пихнул во сне. С ним это бывает, но нет, рядом пусто. Наверное, он в зале, на диване, обиделся, наверное… Сама не знаю, зачем пишу все это. Как-то успокаивает. Жук опять говорил голосом Арлеонова: «Маргарита Михайловна, вы должны ценить высокую честь, вам оказанную. А декретный оплатим по особой ведомости, не пожалуетесь».
… Истинно говорю, не будет света и тьмы, помимо имени отца, кой за тобой, как за водяной стеной… Хорошо бы. Только сомнительно. Не похоже что-то на Арлеонова. Тома Мыльнина говорила, когда он был у них завотделом, даже на сломанные карандаши докладную Зильберту, директору института, подавал. Зильберт, правда, никогда не реагировал. Потом институт стал частной конторой, которая непонятно чем занимается, а Арлеонова новые хозяева назначили начальником охраны. Повысили, значит. Вообще-то, говорят, он всегда на безопасность работал, но секретно, и в ФСБ у него чин немалый. Так что, может, и не пожалею. Ребенок ведь, коляска, кроватка, пеленки, не укупишь… Господи, о чём я думаю!
Жалко, компа дома нет, засела бы сейчас играть.
Пойду, позову Юру, а то опять страшно.
22 июня Юры в зале не было, ушёл. Наверное, сильно обиделся. Ну и ладно. Лягу спать. Если смогу… … Уже утро. Ночью они пришли, когда я начинала засыпать. Я сначала и подумала, что это сон какой-то кошмарный. Были они в чём-то вроде чёрных халатов и в глухих капюшонах. Во рту у меня вдруг появился привкус, как от крови. Я хотела проснуться, но не сумела, и совсем не могла двигаться! Они стояли надо мной молча и смотрели. И пока они стояли, у меня в голове жужжал жук, всё сильнее, пока я не оказалась в огненном коконе. А потом я, наверное, всё-таки перешла на другой уровень — кокон стал растягиваться и превратился в тоннель с пылающими стенами, по которому меня понесло. Боли больше не было, только тошно и страшно. Стены пульсировали и горели, иногда сжимались, и меня сквозь них протискивало, хоть я не хотела. Сильно пахло — как от нагретого солнцем ржавого железа, но мне почему-то всё время казалось, что страшно несёт дерьмом, я даже подумала, что меня тащит через канализацию. Всё это длилось долго, не могу сказать, сколько. Я подумала, что так и состарюсь, и не рожу, и умру в этой вони, и буду лежать на этом уровне вечно… Но тут что-то громко чмокнуло, и меня вынесло на другой, где был свет.
Сперва подумала, просто полянка с несколькими валунами. Такая некрасивая полянка, заросшая полусухим бурьяном. Неприятная очень. Потом смотрю — внизу верхушки сосен, много. Значит, вершина холма в лесу. Луна — такая огромная и красноватая — стояла, можно подумать, над самой вершиной, прямо рукой достать. От света образовался правильный круг, где всё ясно видно, каждую мелочь… Остальное было во мраке.
По краям светлого пятна стояла целая толпа. Кое-кого из них я знала. Арлеонов подлетел откуда-то сверху, чёрным плащом закрывая луну, схватил меня зубами за волосы на макушке, рванул и улетел. Было больно и обидно. Наш директор, Зильберт, что-то говорил той врачихе, у которой я была, а она, без очков, хохотала. И ещё там был… ЮРИЙ. Значит, вот куда он из дома ушёл, подлец… На меня они, вроде, не обращали внимания, но я слышала всё и понимала, что говорят обо мне. Аж голова разболелась — такую они пургу несли! Зильберт расспрашивал у Юры, какая я в постели, а тот отвечал — вдумчиво так, обстоятельно. Подонок! А Зильберт говорит: «Плохо рассказываешь». А Юра пожал плечами, мол, что хотите, то и делайте.
Страница
2 из 5
2 из 5
