Красное окно

— Вы как бабочки, слетаетесь на яркий свет.

— Он наклонился всем телом.

— Знаешь, сколько таких красивых бабочек, как ты прилетели ко мне, и обожглись? Не угадаешь, у тебя даже не хватит пальцев на руках и ногах. Но ничего скоро у тебя, их тоже не будет. К тому же надо платить за зрелище, душу ты свою уже продал дьяволу, а мясо мне на пропитания. Ведь, правда, хорошо?

Облизнув губы, я улыбнулся от страха.

Я убью тебя.

Он наклонился и выставил свое длинное уродливое ухо, из которого обильно росли волосы.

Что ты сказал?

Я убью тебя, — хриплым голосом, повторил я.

Мне это нравится.

— Он даже подпрыгнул.

— Мне это нравится, люблю игроков, и люблю играть. Так в какую игру мы будем играть?

Собрав все свои силы, я ответил:

В разбитое яйцо… — И что есть мочи пнул его в пах.

Он завизжал, как не дорезанная свинка. Молоток уронил прямо на мою руку, как удачно. Схватился за пах, начал прыгать по всей кухне, пуская слюни и проклятия.

Я убью тебя, сучара… Убью… Твои яйца будут лежать в моих руках и ты их сожрешь… — И все в таком же духе.

Когда он остановился, посмотрел на меня со слезами на глазах, так что казалось, как будто он обиделся, я запустил в него молоток. Он попал прямо в висок, послышался треск височной кости. Удар об пол безжизненного тела. Вместе с этим успокаивающим хлопком, я потерял сознания.

Проснулся я в больнице. Сначала я не понимал, что происходит, но потом память вернулась ко мне. Все вспомнил, и как-то на душе стало хорошо. У меня в этот момент не было ни единой мысли, но было горячо на сердце. Тепло согревало меня. Теперь красный свет, который так ярко и так заманчиво, манил меня к себе, из чужой кухни, находился у меня внутри. Грел я сам себя. Зима ушла из души, настала оттепель. Все запело и запахло, и даже головная боль не беспокоило меня. Не хотелось ни курить, ни пить, не нужно больше этих суррогатных обогревателей тела и души. Свой огонек внутри, своя искра, которой не было, — вот, что нужно. Сколько таких людей, у которых нет этого в душе, наверное, их девяносто процентов, если не больше.

Через неделю меня навестила девочка со своими родителями. Родители не скупились в благодарностях, а девочка, не тратя слов даром, просто поцеловала меня в щечку. Она знала, что я пойму. Я ее понимал, как никогда никого не понимал. Ей до сих пор тяжело на душе, пройдет, наверное, не мало лет, пока все раны заживут. Но есть в глазах тепло, а это говорит о том, что все поправимо на этом свете.