Из вращающихся дверей центрального универмага выскочил горбатый силуэт, аппетитно хрустнув битым стеклом под лапами, выждал секунду, и затем, старательно стелясь по земле, будто легкая дымка по водной глади, он одним прыжком перемахнул через заваленную сгоревшими остовами автомобилей дорогу. Приземлился на все четыре лапы и исчез за старым деревянным цветочным магазином, стоявшим аккуратно напротив некогда самого многолюдного подземного перехода в Ростове-на-Дону.
Добавить в моё избранное
12 мин, 43 сек 10236
Жирные трупные черви, копошащиеся у того аккуратно над верхней губой, создавали занимательную иллюзию, будто мертвец что-то напевает себе под нос в этом несравненно склонном к бесподобной акустике месте.
Капли слизи, перемешанные с трупной жидкостью и остатками непонятно как модифицированной в этом гнилом теле крови, со звоном разбивались о гранитные плиты, отполированные за полсотни лет плоскостопными подошвами ростовчан и гостей. Свет от разгорающейся бутылки коктейля почти дополз до мертвецких обгрызенных ног, и оттого бесцветные в темноте остатки некогда живого существа: сине-зеленые кишки, бледно-серые искромсанные потроха, вывернутая наизнанку полость живота, забитая остатками слопанной, очевидно, на днях еды (из разорванного сбоку живота торчали чьи-то рыжие обгорелые волосы), засияли всеми цветами мертвой несчастливой радуги. Разлетались и отскакивали миллиардами крохотных алых блесток в разные стороны гнилостные выделения, замазывая очередным мерзким слоем ближайшие к мертвецу стены. «Кап-кап-кап» — эхом разносился звон от одного темного конца перехода к другому. «Хыщ-хыщ-хыщ» — пытался хрипеть изувеченным горлом мертвяк, сипло втягивая воздух отверстиями непонятно зачем и почему, и в то же время, обхватывая руками соседнюю с парнем колонну — ту самую, возле которой сиротливо присоседилась густо чадящая бутылка. Привлеченный теплом или светом, а может и тем и другим, мужик остановился у колонны и бережно обхватил ее, будто партнершу в страстном танце. Нежно, бережно, заботливо, боясь сделать больно. Наверное, среди лиц женского зомбопола этот экземпляр пользуется большой популярностью.
С началом мертвых маневров парень что есть силы вжался между стеной и крайней колонной, стараясь мимикрировать под пятнистый гранит, подтянул колени к подбородку и замер неподвижно в паре метров от эмоционального мертвеца и пивной бутылки. Зажмурился, втянув рябой нос под край неровно отрезанного брезента, старательно сжимая в кармане гладкий, увесистый голыш, и застыл.
Потянувшись к бутылке остатком культи, мертвец поскользнулся на старой почерневшей кожуре от банана и завалился набок, рухнув необычайно громко для такого худого существа, как он. Под мертвецом захрустело стекло, затарахтело железо, а сам мертвяк, видимо раздосадованный такой позорной нелепостью, зарычал, изрыгая из уродливого рта пробирающие до костного мозга всхлипы и стоны.
Беда не приходит одна. Спустя несколько мгновений из темноты на подмогу «ледоколу Красину» выдвинулся отряд быстрого реагирования. Судя по звукам, не такой маневренный и скоростной, как неуклюжий герой-любовник, но, тем не менее, злой и голодный, клацая зубами и рыча уже достаточно грозно и страшно.
Поглаживая гладкий, идеально ровный камень шершавыми мозолистыми пальцами, парень вспомнил одну из молитв, что читала мама ему в детстве на ночь в те дни, когда страшный грипп или непонятная болячка сжигали бледное детское хлипкое тельце изнутри, выкручивая кости и выворачивая внутренности адской нестерпимой болью.
И начал безмолвно, лишь изредка шевеля губами, повторять те старорусские непонятные слова, извлекая их из поседевшей за месяцы трагедии головы старыми ржавыми клещами: «Господи Боже наш! Услышь с высоты святаго твоего престола нас, грешных и недостойных рабов твоих, благость твою грехами своими прогневавших и милосердие твое удаливших, и не взыскивай с рабов твоих, но отврати страшный гнев твой, справедливо нас постигший, прекрати пагубное наказание, удали страшный меч твой, невидимо и безвременно нас поражающий, и пощади несчастных и слабых рабов твоих»….
На полуслове его оборвал страшный нечеловеческий крик, вылетевший испуганной крикливой птицей из стеклянного продовольственного магазинчика, как только один из неуклюжих мертвецов, споткнувшись об необглоданный собратьями собачий костяк, влетел головой в витрину, обрушив себе под ноги водопад стеклянных мошек, заскакавших по полу, словно цирковые подкованные блохи. Отсиживающаяся до сих пор в ларьке ворона, непонятно зачем туда забравшаяся, выскочила из обнаруженного схрона, размахивая огромными, блестящими темной полированной сталью в свете пламени крыльями, и, проклиная протяжным издевательским «кааааааррр» весь белый свет, скрылась в темноте. На пару секунд мертвецы застыли, уставившись идиотскими невыразительными мордами вслед улетевшей крикунье. Затем снова повернулись к свету и, гомоня что-то себе под нос, заковыляли к колонне, намереваясь разобраться, что за свет и с чем его едят.
Пять метров, четыре метра, три, два! Пора! Выскочив из закутка с битой наперевес, парень довольно метко швырнул камень в бутылку — та звякнула и полыхнула, отпрыгнул ближе в выходу, забирая по большой дуге на поверхность, и толкнул ногой заранее заготовленную тележку из магазина «Перекресток», наполненную старым тряпьем, пропитанным бензином и остатками спирта, найденными в соседней с консерваторией многоэтажке.
Капли слизи, перемешанные с трупной жидкостью и остатками непонятно как модифицированной в этом гнилом теле крови, со звоном разбивались о гранитные плиты, отполированные за полсотни лет плоскостопными подошвами ростовчан и гостей. Свет от разгорающейся бутылки коктейля почти дополз до мертвецких обгрызенных ног, и оттого бесцветные в темноте остатки некогда живого существа: сине-зеленые кишки, бледно-серые искромсанные потроха, вывернутая наизнанку полость живота, забитая остатками слопанной, очевидно, на днях еды (из разорванного сбоку живота торчали чьи-то рыжие обгорелые волосы), засияли всеми цветами мертвой несчастливой радуги. Разлетались и отскакивали миллиардами крохотных алых блесток в разные стороны гнилостные выделения, замазывая очередным мерзким слоем ближайшие к мертвецу стены. «Кап-кап-кап» — эхом разносился звон от одного темного конца перехода к другому. «Хыщ-хыщ-хыщ» — пытался хрипеть изувеченным горлом мертвяк, сипло втягивая воздух отверстиями непонятно зачем и почему, и в то же время, обхватывая руками соседнюю с парнем колонну — ту самую, возле которой сиротливо присоседилась густо чадящая бутылка. Привлеченный теплом или светом, а может и тем и другим, мужик остановился у колонны и бережно обхватил ее, будто партнершу в страстном танце. Нежно, бережно, заботливо, боясь сделать больно. Наверное, среди лиц женского зомбопола этот экземпляр пользуется большой популярностью.
С началом мертвых маневров парень что есть силы вжался между стеной и крайней колонной, стараясь мимикрировать под пятнистый гранит, подтянул колени к подбородку и замер неподвижно в паре метров от эмоционального мертвеца и пивной бутылки. Зажмурился, втянув рябой нос под край неровно отрезанного брезента, старательно сжимая в кармане гладкий, увесистый голыш, и застыл.
Потянувшись к бутылке остатком культи, мертвец поскользнулся на старой почерневшей кожуре от банана и завалился набок, рухнув необычайно громко для такого худого существа, как он. Под мертвецом захрустело стекло, затарахтело железо, а сам мертвяк, видимо раздосадованный такой позорной нелепостью, зарычал, изрыгая из уродливого рта пробирающие до костного мозга всхлипы и стоны.
Беда не приходит одна. Спустя несколько мгновений из темноты на подмогу «ледоколу Красину» выдвинулся отряд быстрого реагирования. Судя по звукам, не такой маневренный и скоростной, как неуклюжий герой-любовник, но, тем не менее, злой и голодный, клацая зубами и рыча уже достаточно грозно и страшно.
Поглаживая гладкий, идеально ровный камень шершавыми мозолистыми пальцами, парень вспомнил одну из молитв, что читала мама ему в детстве на ночь в те дни, когда страшный грипп или непонятная болячка сжигали бледное детское хлипкое тельце изнутри, выкручивая кости и выворачивая внутренности адской нестерпимой болью.
И начал безмолвно, лишь изредка шевеля губами, повторять те старорусские непонятные слова, извлекая их из поседевшей за месяцы трагедии головы старыми ржавыми клещами: «Господи Боже наш! Услышь с высоты святаго твоего престола нас, грешных и недостойных рабов твоих, благость твою грехами своими прогневавших и милосердие твое удаливших, и не взыскивай с рабов твоих, но отврати страшный гнев твой, справедливо нас постигший, прекрати пагубное наказание, удали страшный меч твой, невидимо и безвременно нас поражающий, и пощади несчастных и слабых рабов твоих»….
На полуслове его оборвал страшный нечеловеческий крик, вылетевший испуганной крикливой птицей из стеклянного продовольственного магазинчика, как только один из неуклюжих мертвецов, споткнувшись об необглоданный собратьями собачий костяк, влетел головой в витрину, обрушив себе под ноги водопад стеклянных мошек, заскакавших по полу, словно цирковые подкованные блохи. Отсиживающаяся до сих пор в ларьке ворона, непонятно зачем туда забравшаяся, выскочила из обнаруженного схрона, размахивая огромными, блестящими темной полированной сталью в свете пламени крыльями, и, проклиная протяжным издевательским «кааааааррр» весь белый свет, скрылась в темноте. На пару секунд мертвецы застыли, уставившись идиотскими невыразительными мордами вслед улетевшей крикунье. Затем снова повернулись к свету и, гомоня что-то себе под нос, заковыляли к колонне, намереваясь разобраться, что за свет и с чем его едят.
Пять метров, четыре метра, три, два! Пора! Выскочив из закутка с битой наперевес, парень довольно метко швырнул камень в бутылку — та звякнула и полыхнула, отпрыгнул ближе в выходу, забирая по большой дуге на поверхность, и толкнул ногой заранее заготовленную тележку из магазина «Перекресток», наполненную старым тряпьем, пропитанным бензином и остатками спирта, найденными в соседней с консерваторией многоэтажке.
