Глаза — заплаканные, как две истекающие водой черешни, устремлены вдаль… — Господи, помоги!
Добавить в моё избранное
11 мин, 9 сек 1458
Грусть — продрогшая, озябшая, скрученная в мелкую дрожь… — Господи, помоги!
Боль — пронзительная, надрывная, бьющаяся в истерики… — Господи, помоги!
Тоска — твёрдым комком в гортани, хрипящая до шёпота, скрипом по стеклу… — Господи, помоги! Господи… Для одних это уже было, наотмашь, исковеркано и безжалостно… Кто-то, путаясь в ниспадающим шлейфе отчаянья, беззвучно шепчет сейчас… Для других — это возможное завтра, что тёмной тенью подкрадывается с наступлением сумерек… — Господи, помоги-и… — Да слышу я, слышу!
Усталые морщинки на лбу, словно грустная улыбка… — Что там у вас, опять? Может, стоит действительно посмотреть… Просто взять и посмотреть… Пусть это будет как сон, как порыв ветра, что неожиданно прикоснулся к щеке, как спешащий за хлебными крошками голубь или как продрогшая бездомная собака, что наблюдает, держась опасливо издали… Возможно, как пробежавшее по небу облако или… Да, надо посмотреть! Просто — посмотреть!
— Пойдёшь?
— Да. А ты?
— Зачем? Ты же знаешь, что увидишь… Всё, как и тысячу лет назад, и как две… Думаешь, что-то изменилось?!
— Тогда просто надо идти… — Ладно, пойдём, если тебе опять — просто надо… — Мужчина, извините, таксуете?
Окошко слегка приоткрывается, впуская в нагретый салон маленькую морозную струйку.
— Глаза разуй, дамочка, шашечку, что не видишь?
— Ой, и правда, не заметила… — Куда тебе?
— Да так, совсем рядом, всего пару остановок… — Пару остановок, говоришь?
Взгляд оценивающе скользит из-за тонированного стекла.
— Я, вообще-то, на такое близкое расстояние не езжу, но давай, садись, всё равно народа пока нет.
— А сколько?
— Чего сколько? Денег? 250 р.
— Ох, у меня только 100… Окно приоткрывается шире, оголяя радостную ухмылку.
— Только 100 рублей?! Я что, на придурка похож — за стольник машину бить! Вот автобусная остановка — за 20 доедешь.
— Так жду его, жду… Уже замёрзла вся… Да и всего то, пара остановочек… — Вот пешочком и двинь, как раз согреешься!
— Может… — Аха, когда в бюро добрых услуг вступлю, тогда и может! А счас — иди, полечи голову! Ишь, за стольник решила прокатиться… Ноги есть — докатишься. А губы, вон, помадой синей разукрась — и как от холода, типа… Вот придурков то развелось, за соточку покататься… Окно с тихим стуком вернулось на место, пряча за тонированной темнотой последние напутственные.
— Началось… Вот тебе и смотри… Только первый, а уже мой!
— Подожди, это ведь только первый… Но твой — это точно.
— Бабка, что встала, как каракатица? С дороги сдвинься, не пройти, не проехать, мать твою!
— Так, может, это, подашь чего, сынок?
— Где сынка-то видишь? Вот твой и пусть тебя кормит, а у меня своя мать есть, то же есть хочет! Подай… Бог подаст, догонит — ещё поддаст… Уйди с дороги, говорю! Ну, блин, уже даже возле магазина попрошайки стоят. Раньше хоть возле церкви, а сейчас везде! Это до чего же опустились… Дай пройти, говорю, старая!
Огромная дверь с тяжким скрипом поглотила в своё аппетитно пахнущее нутро очередного покупателя.
— Действительно, зря ты здесь встала… От внезапного прикосновения старческое тело вздрогнуло и медленно стало разворачиваться.
— Денег не дам, не обессудь! Сами сейчас без работы… Времена тяжёлые — то ли кризис, то ли как положено… А вот хлеба булочку и банку тушёнки возьми. Куда тебе положить то?
— Доченька, спасибо!
— Богу спасибо скажешь! Бери, давай, да иди, пока тебя охранники не выгнали с территории. А то, если честно, вас и в правду на каждом углу расплодилось — было бы что подавать! Скоро тех, кто просит, будет гораздо больше тех, кто дать то может… Дожились! У тебя хоть возраст… А на других смотришь — на них ещё пахать да пахать, а всё одно — стоят с протянутой рукой! Давай, бери хлеб… — А чего это он про церковь то говорил?
— Ты, прям, как с луны свалилась! Сколько из дому то не выходила? Церковь — это сейчас модно. Мол, сначала грешим — потом сбегаем, покаемся, а потом снова — грешим… — Ма, ну хватит бабушке мозги пудрить!
Звонкий девчачий голосок озорным лучиком сверкнул по темнеющим сугробам.
— Во, языком зацепилась… Вы, баб, её не слушайте, она у нас без работы, времени свободного много, так вместе с подругами в веру вдарились. Они сейчас пришествие нового спасителя ждут… — Цыц, что мелишь то!
— А я чё? Что есть — то и говорю!
— Внученька, это как так — новый спаситель?
— Ну как, как… Как Иисус был, только в наше время… Он, спаситель значит, скоро в мир придёт и его, как Иисуса, на кресте распнут за грехи, что другие творили. Вот и всё… Дальше продолжать грешить будут.
— Тогда зачем спасителя ждать?
— Ну, как зачем! Он за всех помучается и всем всё простит!
Боль — пронзительная, надрывная, бьющаяся в истерики… — Господи, помоги!
Тоска — твёрдым комком в гортани, хрипящая до шёпота, скрипом по стеклу… — Господи, помоги! Господи… Для одних это уже было, наотмашь, исковеркано и безжалостно… Кто-то, путаясь в ниспадающим шлейфе отчаянья, беззвучно шепчет сейчас… Для других — это возможное завтра, что тёмной тенью подкрадывается с наступлением сумерек… — Господи, помоги-и… — Да слышу я, слышу!
Усталые морщинки на лбу, словно грустная улыбка… — Что там у вас, опять? Может, стоит действительно посмотреть… Просто взять и посмотреть… Пусть это будет как сон, как порыв ветра, что неожиданно прикоснулся к щеке, как спешащий за хлебными крошками голубь или как продрогшая бездомная собака, что наблюдает, держась опасливо издали… Возможно, как пробежавшее по небу облако или… Да, надо посмотреть! Просто — посмотреть!
— Пойдёшь?
— Да. А ты?
— Зачем? Ты же знаешь, что увидишь… Всё, как и тысячу лет назад, и как две… Думаешь, что-то изменилось?!
— Тогда просто надо идти… — Ладно, пойдём, если тебе опять — просто надо… — Мужчина, извините, таксуете?
Окошко слегка приоткрывается, впуская в нагретый салон маленькую морозную струйку.
— Глаза разуй, дамочка, шашечку, что не видишь?
— Ой, и правда, не заметила… — Куда тебе?
— Да так, совсем рядом, всего пару остановок… — Пару остановок, говоришь?
Взгляд оценивающе скользит из-за тонированного стекла.
— Я, вообще-то, на такое близкое расстояние не езжу, но давай, садись, всё равно народа пока нет.
— А сколько?
— Чего сколько? Денег? 250 р.
— Ох, у меня только 100… Окно приоткрывается шире, оголяя радостную ухмылку.
— Только 100 рублей?! Я что, на придурка похож — за стольник машину бить! Вот автобусная остановка — за 20 доедешь.
— Так жду его, жду… Уже замёрзла вся… Да и всего то, пара остановочек… — Вот пешочком и двинь, как раз согреешься!
— Может… — Аха, когда в бюро добрых услуг вступлю, тогда и может! А счас — иди, полечи голову! Ишь, за стольник решила прокатиться… Ноги есть — докатишься. А губы, вон, помадой синей разукрась — и как от холода, типа… Вот придурков то развелось, за соточку покататься… Окно с тихим стуком вернулось на место, пряча за тонированной темнотой последние напутственные.
— Началось… Вот тебе и смотри… Только первый, а уже мой!
— Подожди, это ведь только первый… Но твой — это точно.
— Бабка, что встала, как каракатица? С дороги сдвинься, не пройти, не проехать, мать твою!
— Так, может, это, подашь чего, сынок?
— Где сынка-то видишь? Вот твой и пусть тебя кормит, а у меня своя мать есть, то же есть хочет! Подай… Бог подаст, догонит — ещё поддаст… Уйди с дороги, говорю! Ну, блин, уже даже возле магазина попрошайки стоят. Раньше хоть возле церкви, а сейчас везде! Это до чего же опустились… Дай пройти, говорю, старая!
Огромная дверь с тяжким скрипом поглотила в своё аппетитно пахнущее нутро очередного покупателя.
— Действительно, зря ты здесь встала… От внезапного прикосновения старческое тело вздрогнуло и медленно стало разворачиваться.
— Денег не дам, не обессудь! Сами сейчас без работы… Времена тяжёлые — то ли кризис, то ли как положено… А вот хлеба булочку и банку тушёнки возьми. Куда тебе положить то?
— Доченька, спасибо!
— Богу спасибо скажешь! Бери, давай, да иди, пока тебя охранники не выгнали с территории. А то, если честно, вас и в правду на каждом углу расплодилось — было бы что подавать! Скоро тех, кто просит, будет гораздо больше тех, кто дать то может… Дожились! У тебя хоть возраст… А на других смотришь — на них ещё пахать да пахать, а всё одно — стоят с протянутой рукой! Давай, бери хлеб… — А чего это он про церковь то говорил?
— Ты, прям, как с луны свалилась! Сколько из дому то не выходила? Церковь — это сейчас модно. Мол, сначала грешим — потом сбегаем, покаемся, а потом снова — грешим… — Ма, ну хватит бабушке мозги пудрить!
Звонкий девчачий голосок озорным лучиком сверкнул по темнеющим сугробам.
— Во, языком зацепилась… Вы, баб, её не слушайте, она у нас без работы, времени свободного много, так вместе с подругами в веру вдарились. Они сейчас пришествие нового спасителя ждут… — Цыц, что мелишь то!
— А я чё? Что есть — то и говорю!
— Внученька, это как так — новый спаситель?
— Ну как, как… Как Иисус был, только в наше время… Он, спаситель значит, скоро в мир придёт и его, как Иисуса, на кресте распнут за грехи, что другие творили. Вот и всё… Дальше продолжать грешить будут.
— Тогда зачем спасителя ждать?
— Ну, как зачем! Он за всех помучается и всем всё простит!
