Добавить в моё избранное
12 мин, 35 сек 5152
Чердак? Нет, это потом.
Впереди — с правого края стены — окно на кухню, а слева — точно напротив меня — дверной проем. Странное ощущение. Такое чувство, как будто воздух течет, еле заметное движение, практически неощутимое.
Двери нет. Висит почерневший от времени тюль. Ощущаю себя литературным героем, произносящим монолог перед создателем-Виктором.
Если закрыть глаза, то можно представить, что должен скрывать тюль. Слева окажется белый шкаф, в коем стоят банки с вкусным яблочным вареньем, чуть впереди прихожая, на которой всегда висят несколько верхних одежд хозяина, а по вечерам, в зависимости от погоды, добавляются мои куртка или пальто. Справа от прихожей малюсенькая — три на три метра — кухня: стол, над ним полка; газовая плита, на которой осенними вечерами в большой чашке кипит яблочное варенье, слева от плиты — раковина, из стены торчит задвижка дымохода.
Поднимаю занавеску. Луч фонаря выхватывает из темноты мышиный ход в дальнем левом углу.
Вспоминаю как Виктор Николаевич радовался, когда положил в прихожей и кухне линолеум.
Теперь ничего нет. Чисто. Вычистили.
Раковина отсутствует. Из пола торчит труба. Вытяжка, чудом не вынесенная из дома, висит там, где стояла плита. На дальней стене, когда-то украшенной белой плиткой с причудливым рисунком, теперь черные круги, с виду расположенные без всякой логики, но, если долго смотреть, начинаешь думать, что это какие-то эзотерические символы. Злые символы.
Холодок проходит по коже. От секундного порыва ветра, за спиной колышется тюль, слегка шевелит волосы на затылке. Мне кажется, что чуть-чуть — на миллиметр — вылезает похожая на топор гильотины задвижка дымохода.
Выключаю фонарик. Глаза привыкли к темноте. Проглатываю ком, стоящий в горле. Сделав шаг на ослабевших ногах, встаю на крышку подвала. Она немного опускается под весом тела, но в ушах звук будто закрывается тяжеленная чугунная дверь. Носком левой ноги отодвигаю щеколду.
Тело подвешено на крюке, пропущенном через кости в основании таза. Крюк чуть раскачивается вместе с цепью, вделанной в потолок. Из аккуратно, мастерски сделанных порезов, украшающих все тело, сочится кровь. Глаза женщины широко раскрыты, зрачки расширены. Если иметь нюх собаки, то можно почувствовать невообразимый по силе страх, заполняющий помещение, запах, проникающий в каждый угол, запах, впитанный бетонными стенами.
— Однажды наложница Влада Цепеша наврала ему, что беременна. Тогда он приказал слугам распороть ей чрево от лобка до грудины.
Срезанные волосы лежат на полу. Руки безвольно висят. Кончики пальцев касаются пола.
— Жертва мучилась очень долго. Казнь проходила прилюдно. Влад Цепеш кричал собравшимся: Пусть весь мир видит, каков Влад Дракула!
Набор из дюжины ножей висит на стене.
— Влада Прокалывателя знает весь мир.
Толстая мускулистая рука резко, вместе с кожей губ, срывает клейкую ленту со рта.
Водка, выпитая из фляжки, помогает справиться с волнением, забить воспоминания, лезущие в голову.
Нет. Подвал оставлю напоследок. Еще не готов. Надо поискать в других местах.
Пройдя через очередной пустой проем — вспоминаю дверь с матовыми стеклами и красивой металлической ручкой — захожу в столовую.
Виктор Николаевич ставит банку яблочного варенья на большой круглый стол с фигурной ножкой. Я сижу, вжавшись в стул. Бросаю взгляд на чашку с чаем. Увлеченно смотрю, как Виктор Николаевич, открутив крышку, наворачивает ложкой варенье, мажет на заранее приготовленную булку с маслом. Принимаю бутерброд из рук хозяина дома. Варенье течет по пальцам. Быстренько откусываю. Варенье на языке. Потрясающий, ни на что не похожий вкус. Хлюпая, делаю глоток. Чай приятно обжигает горло. Виктор Николаевич улыбаясь, намазывает второй бутерброд. Я, доев первый, слизываю варенье с пальцев.
Люблю тот момент, когда мы вместе пьем чай с яблочным вареньем. Не только из-за вкуса, но и потому что после чаепития ожидается главная награда за чисто символическую помощь по дому или огороду.
Еще чуть-чуть и Виктор Николаевич пригласит в гостиную и начнется сказка.
Дверной проем гостиной. Белых дверей было две. С большими черными глазами. Их рисовал я.
Кажется, достаточно движения волшебной палочкой и все вернется, повторится.
Двери медленно открываются. Виктор Николаевич заходит в гостиную. Я сижу за широким столом, по углам которого на блюдцах расставлены горящие свечи. Ветер, проникающий через открытую за моей спиной форточку, развевает черный плащ Виктора Николаевича. Капюшон надвинут так, что скрывает большую часть лица.
Мне всегда нравится, когда мурашки бегут по коже, шевелятся коротенькие волоски на руках. Герой, сошедший с книжных страниц, стуча каблуками сапог, подходит к столу. Отодвинув стул, садится. Опускает капюшон.
Впереди — с правого края стены — окно на кухню, а слева — точно напротив меня — дверной проем. Странное ощущение. Такое чувство, как будто воздух течет, еле заметное движение, практически неощутимое.
Двери нет. Висит почерневший от времени тюль. Ощущаю себя литературным героем, произносящим монолог перед создателем-Виктором.
Если закрыть глаза, то можно представить, что должен скрывать тюль. Слева окажется белый шкаф, в коем стоят банки с вкусным яблочным вареньем, чуть впереди прихожая, на которой всегда висят несколько верхних одежд хозяина, а по вечерам, в зависимости от погоды, добавляются мои куртка или пальто. Справа от прихожей малюсенькая — три на три метра — кухня: стол, над ним полка; газовая плита, на которой осенними вечерами в большой чашке кипит яблочное варенье, слева от плиты — раковина, из стены торчит задвижка дымохода.
Поднимаю занавеску. Луч фонаря выхватывает из темноты мышиный ход в дальнем левом углу.
Вспоминаю как Виктор Николаевич радовался, когда положил в прихожей и кухне линолеум.
Теперь ничего нет. Чисто. Вычистили.
Раковина отсутствует. Из пола торчит труба. Вытяжка, чудом не вынесенная из дома, висит там, где стояла плита. На дальней стене, когда-то украшенной белой плиткой с причудливым рисунком, теперь черные круги, с виду расположенные без всякой логики, но, если долго смотреть, начинаешь думать, что это какие-то эзотерические символы. Злые символы.
Холодок проходит по коже. От секундного порыва ветра, за спиной колышется тюль, слегка шевелит волосы на затылке. Мне кажется, что чуть-чуть — на миллиметр — вылезает похожая на топор гильотины задвижка дымохода.
Выключаю фонарик. Глаза привыкли к темноте. Проглатываю ком, стоящий в горле. Сделав шаг на ослабевших ногах, встаю на крышку подвала. Она немного опускается под весом тела, но в ушах звук будто закрывается тяжеленная чугунная дверь. Носком левой ноги отодвигаю щеколду.
Тело подвешено на крюке, пропущенном через кости в основании таза. Крюк чуть раскачивается вместе с цепью, вделанной в потолок. Из аккуратно, мастерски сделанных порезов, украшающих все тело, сочится кровь. Глаза женщины широко раскрыты, зрачки расширены. Если иметь нюх собаки, то можно почувствовать невообразимый по силе страх, заполняющий помещение, запах, проникающий в каждый угол, запах, впитанный бетонными стенами.
— Однажды наложница Влада Цепеша наврала ему, что беременна. Тогда он приказал слугам распороть ей чрево от лобка до грудины.
Срезанные волосы лежат на полу. Руки безвольно висят. Кончики пальцев касаются пола.
— Жертва мучилась очень долго. Казнь проходила прилюдно. Влад Цепеш кричал собравшимся: Пусть весь мир видит, каков Влад Дракула!
Набор из дюжины ножей висит на стене.
— Влада Прокалывателя знает весь мир.
Толстая мускулистая рука резко, вместе с кожей губ, срывает клейкую ленту со рта.
Водка, выпитая из фляжки, помогает справиться с волнением, забить воспоминания, лезущие в голову.
Нет. Подвал оставлю напоследок. Еще не готов. Надо поискать в других местах.
Пройдя через очередной пустой проем — вспоминаю дверь с матовыми стеклами и красивой металлической ручкой — захожу в столовую.
Виктор Николаевич ставит банку яблочного варенья на большой круглый стол с фигурной ножкой. Я сижу, вжавшись в стул. Бросаю взгляд на чашку с чаем. Увлеченно смотрю, как Виктор Николаевич, открутив крышку, наворачивает ложкой варенье, мажет на заранее приготовленную булку с маслом. Принимаю бутерброд из рук хозяина дома. Варенье течет по пальцам. Быстренько откусываю. Варенье на языке. Потрясающий, ни на что не похожий вкус. Хлюпая, делаю глоток. Чай приятно обжигает горло. Виктор Николаевич улыбаясь, намазывает второй бутерброд. Я, доев первый, слизываю варенье с пальцев.
Люблю тот момент, когда мы вместе пьем чай с яблочным вареньем. Не только из-за вкуса, но и потому что после чаепития ожидается главная награда за чисто символическую помощь по дому или огороду.
Еще чуть-чуть и Виктор Николаевич пригласит в гостиную и начнется сказка.
Дверной проем гостиной. Белых дверей было две. С большими черными глазами. Их рисовал я.
Кажется, достаточно движения волшебной палочкой и все вернется, повторится.
Двери медленно открываются. Виктор Николаевич заходит в гостиную. Я сижу за широким столом, по углам которого на блюдцах расставлены горящие свечи. Ветер, проникающий через открытую за моей спиной форточку, развевает черный плащ Виктора Николаевича. Капюшон надвинут так, что скрывает большую часть лица.
Мне всегда нравится, когда мурашки бегут по коже, шевелятся коротенькие волоски на руках. Герой, сошедший с книжных страниц, стуча каблуками сапог, подходит к столу. Отодвинув стул, садится. Опускает капюшон.
Страница
2 из 4
2 из 4
