Короб стоит в углу, я смотрю телевизор и время от времени поглядываю на плетенку. Я те пошкрибуся! — говорю я громко. Чтобы не так страшно было.
Добавить в моё избранное
14 мин, 13 сек 18572
Ну Ее к черту, береженого бог бережет. Я решительно положил сверху короба старый кусок столешницы, а потом еще и ведро с водой приладил, больше ничего тяжелого не нашел. Когда же Ее (или Его, черт знает), придет время кормить, надо будет разбирать баррикады, с сожалением подумал я. Откуда Она — я решил пока так ее называть — вообще взялась такая? Надо бы, все же, проверить ее отчий дом, так сказать. Да и время подходящее: на дворе безлунная ночь. Взял фонарик, иду.
Путь мой лежал на болота. Там второй год поселился то ли японец, то ли китаец — по лицам я их не отличаю, — скрытный такой. Когда дом тама строил, наши деревенские его отговаривали по доброте душевной. Он же все твердил: «коросе», да «коросе». Ну, хозяин барин — хорошо, так хорошо.
Дом приезжий выстроил в своих национальных традициях. Крыша, как и полагается, стОит треть дома и занимает главенствующее положение. Она что-то там означает, связь с небом, али как. Рядом с домом было поле, но странно такое, опять же, на их азиатский манер. Расчистил китаеза площадку на болоте, но оставил ее водой залитой. Говорит, что рис нового сорта выращивает. А он, как известно, воду любит. Как и жена моя, вспомнилось мне и я сплюнул в сердцах.
Рис этот какой-то странный. Может, и действительно гибрид новый. Только с чем? Мне пришло в голову оперение для стрел, именно такие пушистые метелки торчали сейчас из воды. Впрочем, у риса корешки едят, бог с ним, с оперением.
Хотя, стрелы, вероятно, мне уже просто мерещатся везде. Ведь с них и началась моя история. Сказка просто. А все папаша мой, земля ему пухом, со своим завещанием. Великим просветителем себя считал и почитателем традиций отцовых. Деды, говорил, наши так жили, так и нам треба. И куда деваться? Я ж в семье последний, на старости лет рожденный — дурачок получился. Образования достойного не получил, да и то сказать: работы в деревне все равно ить нет.
Да… Так что пока на инвалидности, а пенсия у нас сами знаете какая. Хорошо, что отец был богатым человеком. Раньше-то он в Москве крупным бизнесменом был, потом уже его что-то там торкнуло — купил несколько гектаров земли, понастроил дом барский, как его здесь кличут, лошадей с коровами завел, теплицы там всякие. Со всей округи на него работали, царем звали. А он, стало быть, ходил важный такой, бороду отпустил по старому обычаю, даже окать начал, ей-богу, не вру. Это с университетским-то образованием, да после мафиозных разборок. Не, феню сам забыл, да семье велел. Я уж опосля народился, тут и вырос.
Иду, это я, значит, к дому со смешной такой крышей: загнутой к небу. Она мне тапочки мусульманские напомнила, там тоже носы кверху загнуты. Только кисточек на крыше, как на носах этих тапочек, не хватает. Ох, не к добру смеюсь, не к добру.
Вот и дом. Крыша огромедная нависает, щас придавит сверху Тишина кругом, как в гробу, на болоте даже сверчки не обитают. И вот что еще странно: птиц нет, ни одной, даже филин не ухает. Но кажется, будто чья-то злая сила здесь, все же, обитает, следит за мной. Одним словом, жуть болотная — она и есть. А вдруг как эти стрелы растущие повыскакивают и в меня вопьются? Или обитает здесь нечисть, еще похуже недавнишнего подарочка, мною на болоте найденного? Расхотелось мне сюда соваться.
В доме свет странный: всполохи по потолку лазают, цвета меняют. То они малиновые, то какие-то болотные. А вокруг стрелы рисовые шумят, и ни зги кругом не видать. Кроме окна одного освещенного, которое глазом волшебным светится. Стремно.
Наверху, в доме, что-то затрещало. Я остановился, притих и жду. Нет, более ничего не слышно. Может, уйти отсюда по добру поздорову? Но нет, я так просто не сдамся.
Нашел чурбачок подходящий, приспособил к стене дома, чтобы до окна достать, влез на него, смотрю.
Если бы знал заранее, так топор с собой захватил, или еще лучше ружье. Не сообразил, полез в логово заговоренное прямо так, знамо — дурак.
Комната большая, уставленная расписными пузатыми шкафами и низенькими столиками. На полу циновки, какие мы коровам на зиму стелем. Через всю комнату ширма проходит, и рисунок на ей странно знакомый: те же растущие на поле метелки, которые на оперения стрел похожи. Только посередине этого поля маска валяется, я такую только в кино видел. Простая такая маска, с прорезями для глаз и рта. Интересно, а что она означает? Кто ее на этом поле сховал?
Смотрю дале: китаеза, или там, япоша, разодетый в блестючий халат, берет из плетеной корзины чуть повизгивающего щенка, недели три-четыре ему от роду: глаза уже открыть успел, сисю мамкину сосет. Славный такой бутуз, уши длинные, лапы большие — хороший пес вырастет. И хвостом играет, ласковый, значица, выйдет. Поднимает азиат щенка над собой, с разных сторон рассматривает, а тот к его лицу тянется, все лизнуть хочет. Я ж говорю, душевный песик. Китаеза-япоша надевает одной рукой маску, какая на ширме нарисована.
Путь мой лежал на болота. Там второй год поселился то ли японец, то ли китаец — по лицам я их не отличаю, — скрытный такой. Когда дом тама строил, наши деревенские его отговаривали по доброте душевной. Он же все твердил: «коросе», да «коросе». Ну, хозяин барин — хорошо, так хорошо.
Дом приезжий выстроил в своих национальных традициях. Крыша, как и полагается, стОит треть дома и занимает главенствующее положение. Она что-то там означает, связь с небом, али как. Рядом с домом было поле, но странно такое, опять же, на их азиатский манер. Расчистил китаеза площадку на болоте, но оставил ее водой залитой. Говорит, что рис нового сорта выращивает. А он, как известно, воду любит. Как и жена моя, вспомнилось мне и я сплюнул в сердцах.
Рис этот какой-то странный. Может, и действительно гибрид новый. Только с чем? Мне пришло в голову оперение для стрел, именно такие пушистые метелки торчали сейчас из воды. Впрочем, у риса корешки едят, бог с ним, с оперением.
Хотя, стрелы, вероятно, мне уже просто мерещатся везде. Ведь с них и началась моя история. Сказка просто. А все папаша мой, земля ему пухом, со своим завещанием. Великим просветителем себя считал и почитателем традиций отцовых. Деды, говорил, наши так жили, так и нам треба. И куда деваться? Я ж в семье последний, на старости лет рожденный — дурачок получился. Образования достойного не получил, да и то сказать: работы в деревне все равно ить нет.
Да… Так что пока на инвалидности, а пенсия у нас сами знаете какая. Хорошо, что отец был богатым человеком. Раньше-то он в Москве крупным бизнесменом был, потом уже его что-то там торкнуло — купил несколько гектаров земли, понастроил дом барский, как его здесь кличут, лошадей с коровами завел, теплицы там всякие. Со всей округи на него работали, царем звали. А он, стало быть, ходил важный такой, бороду отпустил по старому обычаю, даже окать начал, ей-богу, не вру. Это с университетским-то образованием, да после мафиозных разборок. Не, феню сам забыл, да семье велел. Я уж опосля народился, тут и вырос.
Иду, это я, значит, к дому со смешной такой крышей: загнутой к небу. Она мне тапочки мусульманские напомнила, там тоже носы кверху загнуты. Только кисточек на крыше, как на носах этих тапочек, не хватает. Ох, не к добру смеюсь, не к добру.
Вот и дом. Крыша огромедная нависает, щас придавит сверху Тишина кругом, как в гробу, на болоте даже сверчки не обитают. И вот что еще странно: птиц нет, ни одной, даже филин не ухает. Но кажется, будто чья-то злая сила здесь, все же, обитает, следит за мной. Одним словом, жуть болотная — она и есть. А вдруг как эти стрелы растущие повыскакивают и в меня вопьются? Или обитает здесь нечисть, еще похуже недавнишнего подарочка, мною на болоте найденного? Расхотелось мне сюда соваться.
В доме свет странный: всполохи по потолку лазают, цвета меняют. То они малиновые, то какие-то болотные. А вокруг стрелы рисовые шумят, и ни зги кругом не видать. Кроме окна одного освещенного, которое глазом волшебным светится. Стремно.
Наверху, в доме, что-то затрещало. Я остановился, притих и жду. Нет, более ничего не слышно. Может, уйти отсюда по добру поздорову? Но нет, я так просто не сдамся.
Нашел чурбачок подходящий, приспособил к стене дома, чтобы до окна достать, влез на него, смотрю.
Если бы знал заранее, так топор с собой захватил, или еще лучше ружье. Не сообразил, полез в логово заговоренное прямо так, знамо — дурак.
Комната большая, уставленная расписными пузатыми шкафами и низенькими столиками. На полу циновки, какие мы коровам на зиму стелем. Через всю комнату ширма проходит, и рисунок на ей странно знакомый: те же растущие на поле метелки, которые на оперения стрел похожи. Только посередине этого поля маска валяется, я такую только в кино видел. Простая такая маска, с прорезями для глаз и рта. Интересно, а что она означает? Кто ее на этом поле сховал?
Смотрю дале: китаеза, или там, япоша, разодетый в блестючий халат, берет из плетеной корзины чуть повизгивающего щенка, недели три-четыре ему от роду: глаза уже открыть успел, сисю мамкину сосет. Славный такой бутуз, уши длинные, лапы большие — хороший пес вырастет. И хвостом играет, ласковый, значица, выйдет. Поднимает азиат щенка над собой, с разных сторон рассматривает, а тот к его лицу тянется, все лизнуть хочет. Я ж говорю, душевный песик. Китаеза-япоша надевает одной рукой маску, какая на ширме нарисована.
