Пережившая рабство в Гольянове Бакия Касимова — о жизни после освобождения, поисках дочери и судебных разбирательствах...
Добавить в моё избранное
13 мин, 18 сек 241
Но если меня кто-то из них хотел, то заставляли переспать. Так я забеременела, и родила в 2003 году дочку.
Пока я беременная ходила, Жансулу говорила: «Родишь девочку, мне ее отдашь. У меня своей дочки нет, а ты как ее в таких условиях будешь кормить, одевать? Я о ней как о своей позабочусь». Каждый день она меня с этим крутила, и пусть возможности оставить ребенка не было, я все равно надеялась, что рожу мальчика и можно будет его оставить. Так однажды у меня начались схватки ночью, меня отвезли в роддом. Оказалась девочка. Через два дня я вышла из роддома, Жансулу оформила ребенка на себя, будто сама его родила. Наверное, деньги дала сотрудникам роддома, чтобы не задавали вопросов, я не знаю. Третью ночь после родов я уже провела в магазине, а на четвертый день приступила к работе.
Полгода моя дочь Камилла жила у Жансулу в Гольянове, а потом она ее отправила в Казахстан со своей сестрой. После этого я Камиллу больше не видела. Уже 16 лет прошло, а я до сих пор не знаю, что с ней. Жансулу мне через четыре года сказала, что Камилла умерла, но никаких подтверждений этого у меня нет. В материалах проверки Жансулу с мужем говорят, что Камилла родилась у них не в 2003, а в 2006, и умерла в 2008 году от менингита. По словам мужа Жансулу, имеется свидетельство о смерти от 2008 года.
Я всегда смотрю «Жди меня» и думаю: а вдруг у меня так же будет, спустя 30 и 40 лет же бывает, что встречаются родные. Я пыталась уже после нашего освобождения добиться какой-то информации о дочери через суд, но судья девять раз отказывала [в возбуждении уголовного дела]. Мне просто хочется знать, жива моя дочь или нет. Если нет, то увидеть, где ее похоронили.
Мама меня все 10 лет искала. Родители обращались в милицию, но там не помогли. Они думали, что меня уже нет в живых, что я умерла. Я впервые смогла с ними связаться спустя два года после отъезда. Жансулу разрешила позвонить маме. Сказала: «Ничего лишнего не говори». Я набрала, произнесла: «Здравствуйте, я хорошо» — и все, отключилась связь, потом Жансулу выбросила эту сим-карту. Мой родной язык Жансулу хорошо понимала: я казашка из Узбекистана, а она казашка из Казахстана.
В 2007 году я родила еще одного ребенка — мальчика. С его отцом у нас был никах (так называется брак в исламском семейном праве). Когда нас заставляли переспать с кем-то из сотрудников, один мужчина меня полюбил и сказал: «Давай никах сделаем, с кем попало спать не надо, я буду жить с тобой». Так я вышла замуж, мулла приезжал проводить обряд прямо в магазин. Я с ним жила четыре месяца, забеременела, а потом он убежал из магазина. Мне тоже предлагал, но я боялась, что нас потом поймают и убьют. После этого я его не видела.
Когда родился Бауржан, его сразу отдали няньке, отвезли на квартиру, которую снимала для детей Жансулу: у еще двух сотрудниц были дети. Я радовалась, что ребенок появился. Все равно — папа есть или нет — бог дает, будешь любить своего ребенка. Но за три-четыре месяца я его видела только один раз. Когда он маленький был, ему уже ползать хотелось, а нянька его не пускала — привязывала к батарее. Он сначала стал болеть рахитом, а потом в четыре года оказалось, что он не может ходить. Им никто не занимался. Жансулу стала мне предлагать: «Зачем тебе инвалид? Давай отвезем к детдому и у двери оставим?». Я отказывалась. Потом она говорила: «Давай в больницу отвезем, один укол сделаем, и он умрет». Я говорила: «Нет».
Когда мы уже вышли на свободу, оказалось, что он в младенчестве ногу сломал, она неправильно срослась. Врачи поставили диагноз, говорили, что он проживет только до девяти лет. Но он, слава богу, уже 13 лет живет. Рахит вылечили, все эти события он не помнит, в школу его не взяли — запаздывает развитие, поэтому учится в интернате. Ему дважды в год нужно в больнице лежать. В свои 13 лет он не умеет считать и писать, но разговаривает. Бывает, ему скажешь: «Пойди это принеси» — он идет и забывает, что-нибудь другое принесет.
За те 10 лет, что я работала, у нас умерли две девушки. Одна работала-работала, а потом Жансулу повезла ее в Казахстан, и та в поезде умерла — оказалось, у нее был рак матки. У нас же никакого лечения не было все эти годы. А вторая как-то провинилась, ее били, а потом Жансулу решила ее наказать — нужно было 10-20 раз обходить магазин кругом изнутри. Оказалось, у нее сердце было слабое, ей стало от этого плохо. Жансулу мне в тот день сказала: «Иди с ней на квартиру после работы и смотри, чтобы ничего не случилось». Я с ней легла спать, утром встаю, смотрю, а она уже умерла. Жансулу сказала: «Никто ничего знать не должен, расскажешь — умрешь». А сестра погибшей работала со мной в магазине в этот день. Я чуть с ума не сошла, я ни плакать, ни улыбаться не могла. Ей 18 или 19 лет было, молодая девушка.
Били нас каждый день. У меня везде шрамы. О, как она била! Руку держит, ногу держит, лежишь — и фольгой бьет. Я всегда в синяках ходила, один удар — шишка потом.
Пока я беременная ходила, Жансулу говорила: «Родишь девочку, мне ее отдашь. У меня своей дочки нет, а ты как ее в таких условиях будешь кормить, одевать? Я о ней как о своей позабочусь». Каждый день она меня с этим крутила, и пусть возможности оставить ребенка не было, я все равно надеялась, что рожу мальчика и можно будет его оставить. Так однажды у меня начались схватки ночью, меня отвезли в роддом. Оказалась девочка. Через два дня я вышла из роддома, Жансулу оформила ребенка на себя, будто сама его родила. Наверное, деньги дала сотрудникам роддома, чтобы не задавали вопросов, я не знаю. Третью ночь после родов я уже провела в магазине, а на четвертый день приступила к работе.
Полгода моя дочь Камилла жила у Жансулу в Гольянове, а потом она ее отправила в Казахстан со своей сестрой. После этого я Камиллу больше не видела. Уже 16 лет прошло, а я до сих пор не знаю, что с ней. Жансулу мне через четыре года сказала, что Камилла умерла, но никаких подтверждений этого у меня нет. В материалах проверки Жансулу с мужем говорят, что Камилла родилась у них не в 2003, а в 2006, и умерла в 2008 году от менингита. По словам мужа Жансулу, имеется свидетельство о смерти от 2008 года.
Я всегда смотрю «Жди меня» и думаю: а вдруг у меня так же будет, спустя 30 и 40 лет же бывает, что встречаются родные. Я пыталась уже после нашего освобождения добиться какой-то информации о дочери через суд, но судья девять раз отказывала [в возбуждении уголовного дела]. Мне просто хочется знать, жива моя дочь или нет. Если нет, то увидеть, где ее похоронили.
Мама меня все 10 лет искала. Родители обращались в милицию, но там не помогли. Они думали, что меня уже нет в живых, что я умерла. Я впервые смогла с ними связаться спустя два года после отъезда. Жансулу разрешила позвонить маме. Сказала: «Ничего лишнего не говори». Я набрала, произнесла: «Здравствуйте, я хорошо» — и все, отключилась связь, потом Жансулу выбросила эту сим-карту. Мой родной язык Жансулу хорошо понимала: я казашка из Узбекистана, а она казашка из Казахстана.
В 2007 году я родила еще одного ребенка — мальчика. С его отцом у нас был никах (так называется брак в исламском семейном праве). Когда нас заставляли переспать с кем-то из сотрудников, один мужчина меня полюбил и сказал: «Давай никах сделаем, с кем попало спать не надо, я буду жить с тобой». Так я вышла замуж, мулла приезжал проводить обряд прямо в магазин. Я с ним жила четыре месяца, забеременела, а потом он убежал из магазина. Мне тоже предлагал, но я боялась, что нас потом поймают и убьют. После этого я его не видела.
Когда родился Бауржан, его сразу отдали няньке, отвезли на квартиру, которую снимала для детей Жансулу: у еще двух сотрудниц были дети. Я радовалась, что ребенок появился. Все равно — папа есть или нет — бог дает, будешь любить своего ребенка. Но за три-четыре месяца я его видела только один раз. Когда он маленький был, ему уже ползать хотелось, а нянька его не пускала — привязывала к батарее. Он сначала стал болеть рахитом, а потом в четыре года оказалось, что он не может ходить. Им никто не занимался. Жансулу стала мне предлагать: «Зачем тебе инвалид? Давай отвезем к детдому и у двери оставим?». Я отказывалась. Потом она говорила: «Давай в больницу отвезем, один укол сделаем, и он умрет». Я говорила: «Нет».
Когда мы уже вышли на свободу, оказалось, что он в младенчестве ногу сломал, она неправильно срослась. Врачи поставили диагноз, говорили, что он проживет только до девяти лет. Но он, слава богу, уже 13 лет живет. Рахит вылечили, все эти события он не помнит, в школу его не взяли — запаздывает развитие, поэтому учится в интернате. Ему дважды в год нужно в больнице лежать. В свои 13 лет он не умеет считать и писать, но разговаривает. Бывает, ему скажешь: «Пойди это принеси» — он идет и забывает, что-нибудь другое принесет.
За те 10 лет, что я работала, у нас умерли две девушки. Одна работала-работала, а потом Жансулу повезла ее в Казахстан, и та в поезде умерла — оказалось, у нее был рак матки. У нас же никакого лечения не было все эти годы. А вторая как-то провинилась, ее били, а потом Жансулу решила ее наказать — нужно было 10-20 раз обходить магазин кругом изнутри. Оказалось, у нее сердце было слабое, ей стало от этого плохо. Жансулу мне в тот день сказала: «Иди с ней на квартиру после работы и смотри, чтобы ничего не случилось». Я с ней легла спать, утром встаю, смотрю, а она уже умерла. Жансулу сказала: «Никто ничего знать не должен, расскажешь — умрешь». А сестра погибшей работала со мной в магазине в этот день. Я чуть с ума не сошла, я ни плакать, ни улыбаться не могла. Ей 18 или 19 лет было, молодая девушка.
Били нас каждый день. У меня везде шрамы. О, как она била! Руку держит, ногу держит, лежишь — и фольгой бьет. Я всегда в синяках ходила, один удар — шишка потом.
