Сейчас он кажется призрачным, потусторонним. Неестественный люминесцентный свет пробивается сквозь туманную поволоку, выхватывая из нее черные, резко очерченные неподвижные деревья. Это чувство аномальности усиливается по мере того, как я углубляюсь все дальше. Но я упрямо продолжаю двигаться вперед. Пока на небольшой поляне не вижу… Луну. Громадную такую лунищу, затмившую (или лучше сказать, засветившую весь небосвод)… И еще я услышал… голос. Какой-то торжественно-безумный речитатив.
Добавить в моё избранное
5 мин, 33 сек 13459
Это как же?» — доносятся до меня его слова.
Я мрачно тащусь следом, чувствуя физическое и моральное изнеможение.
На границе светлого круга я все-таки не удерживаюсь и оборачиваюсь. А потом перевожу взгляд вверх — на ночное небо, под которыми горит то, что предки наши называли иногда «живоглотским светом».
И тогда я смотрю на того, кто приходит с этим светом. И понимаю, что буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Сознание застилает волна холодного липкого ужаса. Мой мозг пытается осмыслить увиденное, первыми на ум приходят мысли о глубоководных рыбах-удильщиках. Или скатах.
Вампир истинный закрыл ночное небо, раскинув плавники мрака, в котором тонул свет звезд над кронами дубов — великанов, с которых уже опали все листья.
А потом я услышал звук? Голос? Низкий такой, на грани инфразвука.
Казалось, что это мог быть и жалобный астматический вдох больного, и угрожающий шепот помешанного.
Изо всех сил дав команду своему грозящему сорваться в пропасть разуму, я несколько раз резко и глубоко вдыхаю и выдыхаю ртом.
Отчаянно сопротивляюсь, внезапно чувствую что-то — боль? свет? Из своего мира. Инстинктивно хватаюсь за это, таща себя, как из трясины. Ногти впиваются в ладони. Концентрируюсь, отворачиваюсь к огню походного костра, ухожу прочь.
И мы сидим, наблюдая за пламенем костра, пока спасительный рассвет не возвращает нам наш участок Вселенной.
А потом, с первыми лучами солнца мы кидаем вещи в лодки и плывем, ни на мгновение не теряя друг друга из виду до ближайшего населенного пункта, откуда связались с нашими друзьями в городе и попросили приехать за нами на «Урале».
Та ночь отняла у каждого из нас, по крайней мере, десяток лет — ты видишь сам. Дядя Автандил не запомнил ничего из событий минувшей ночи. Только стал быстрее уставать, выглядеть хуже. Куда-то делась его бьющая через край жизненная сила и интерес к окружающему миру. Сгорел на работе — говорили все.
Но я-то знаю, что бедолага пострадал сильнее всех из нас, оказавшись неподалеку от зова этого древнейшего из вампиров, истинного вампира, что пришел в ту роковую ночь за кем-то другим. И я знаю, что во время того переезда через горы Автандил вспомнил. А может быть, увидел? Услышал? Отголоски? Отзвуки эха? Круги, что еще долго расходятся над водоемом, после того, как туда погружается слишком большое тело?
В общем, с тех пор, сынок, мы не ходим в походы. И боимся черных провалов. А отходя ко сну — всегда задергиваем шторы, чтобы ни один лунный луч не проник из космоса в нашу спальню и не упал нам на лицо во сне.
Я мрачно тащусь следом, чувствуя физическое и моральное изнеможение.
На границе светлого круга я все-таки не удерживаюсь и оборачиваюсь. А потом перевожу взгляд вверх — на ночное небо, под которыми горит то, что предки наши называли иногда «живоглотским светом».
И тогда я смотрю на того, кто приходит с этим светом. И понимаю, что буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Сознание застилает волна холодного липкого ужаса. Мой мозг пытается осмыслить увиденное, первыми на ум приходят мысли о глубоководных рыбах-удильщиках. Или скатах.
Вампир истинный закрыл ночное небо, раскинув плавники мрака, в котором тонул свет звезд над кронами дубов — великанов, с которых уже опали все листья.
А потом я услышал звук? Голос? Низкий такой, на грани инфразвука.
Казалось, что это мог быть и жалобный астматический вдох больного, и угрожающий шепот помешанного.
Изо всех сил дав команду своему грозящему сорваться в пропасть разуму, я несколько раз резко и глубоко вдыхаю и выдыхаю ртом.
Отчаянно сопротивляюсь, внезапно чувствую что-то — боль? свет? Из своего мира. Инстинктивно хватаюсь за это, таща себя, как из трясины. Ногти впиваются в ладони. Концентрируюсь, отворачиваюсь к огню походного костра, ухожу прочь.
И мы сидим, наблюдая за пламенем костра, пока спасительный рассвет не возвращает нам наш участок Вселенной.
А потом, с первыми лучами солнца мы кидаем вещи в лодки и плывем, ни на мгновение не теряя друг друга из виду до ближайшего населенного пункта, откуда связались с нашими друзьями в городе и попросили приехать за нами на «Урале».
Та ночь отняла у каждого из нас, по крайней мере, десяток лет — ты видишь сам. Дядя Автандил не запомнил ничего из событий минувшей ночи. Только стал быстрее уставать, выглядеть хуже. Куда-то делась его бьющая через край жизненная сила и интерес к окружающему миру. Сгорел на работе — говорили все.
Но я-то знаю, что бедолага пострадал сильнее всех из нас, оказавшись неподалеку от зова этого древнейшего из вампиров, истинного вампира, что пришел в ту роковую ночь за кем-то другим. И я знаю, что во время того переезда через горы Автандил вспомнил. А может быть, увидел? Услышал? Отголоски? Отзвуки эха? Круги, что еще долго расходятся над водоемом, после того, как туда погружается слишком большое тело?
В общем, с тех пор, сынок, мы не ходим в походы. И боимся черных провалов. А отходя ко сну — всегда задергиваем шторы, чтобы ни один лунный луч не проник из космоса в нашу спальню и не упал нам на лицо во сне.
