У моей мамы есть двоюродная сестра. Живет она в Украине, в небольшом селе, прямо на границе с Молдавией…
Добавить в моё избранное
10 мин, 11 сек 2137
Она стала хрипеть, и тогда мамина сестра попыталась из глубины своей памяти вспомнить хоть какие-то молитвы и перекрестить себя и подругу.
Именно в процессе, когда она пыталась это сделать, вокруг них и покойницы появился странный шум, стали падать предметы, и это нечто стало просто прыгать по их головам, спинам и причинить им всяческий вред. Ничего, кроме слов из молитвы «Отче наш», им больше не удалось вспомнить. Тогда в памяти маминой сестры всплыло, что, если не можешь перекреститься или прочитать молитву — нужно материться. Ну, этого добра в словарном запасе каждого — бесперебойно. Девки были в этом плане не девственницы, их как поперло — трехэтажными, с заворотами, так моментально их и отпустило.
Подруга маминой сестры стала рыться в сумке и нашла маленький дорожный молитвослов. Достав его, стала громко читать все, что там написано, не будучи при этом шибко верующей. Когда она начала это громко читать, хотя и давалось ей это очень трудно — и слова не могла произнести, и голос пропадал — вокруг них поднялся такой вой, что волосы вставали дыбом, а по телу бегали мурашки. И тогда это нечто проявилось. Девочки их увидели.
По всем углам комнаты, верхом на покойнице сидели черти. Реальные. Такие, какими их часто описывают очевидцы и многие писатели, например, Гоголь Николай Васильевич. В ужасе обе попытались сбежать из дома. Выйти им не дали даже из комнаты до тех пор, пока не прокукарекали петухи, и не рассвело. Именно так, как писал Гоголь в «Вие». Когда рассвело — черти перестали быть видны, но продолжали издавать шум в этой комнате.
Мамина сестра и ее подруга, опережая друг друга, бежали в церковь за священником, даже бросив открытым дом. Ох, какими же они стали верующими. Перебивая друг друга, стали рассказывать священнику о случившемся и попросили, чтобы он пришел, освятил дом и отпел покойницу. Священник выслушал их, все-таки уточнил, не принимали ли подруги что-нибудь горячительное на грудь, и не поверил им. Взял свое кадило, молитвослов, сменил одежду и пошел с ними в дом, где продолжала лежать покойница.
Совершив необходимые приготовления, зажег большую церковную свечу и начал читать, окуривая кадилом углы этой злополучной комнаты. Девочки стояли у двери, не входя в комнату, оставив попика наедине с покойницей в ожидании, когда он будет вылетать из той комнаты, что, в общем-то, и произошло через некоторое время.
Картина, которая явилась им, следующая: поднялся страшный вой в комнате, и все эти черти прыгнули на священника и вокруг него и гроба стали водить хороводы в буквальном смысле этого слова, корчить рожи. Девки в ужасе попытались смыться еще раз (прошу заметить, что это уже происходило среди бела дня, а не ночью. Видно, свекровь была «коронованная», раз такие экземпляры и в таком количестве явились с ней попрощаться). Смыться не удалось, так как ошалевший сельский дьячок завопил, чтобы его избавили от нечистой силы, и приказал открыть все окна и двери настежь во всем доме, несмотря на то, что на улице была зима. В селах окна еще и заколачивают на зиму, это вам не металлопластиковые, а деревянные.
Мамина сестра стала орать соседу, тот прибежал, с трудом окна открыли. Дьячок обложился всеми необходимыми атрибутами, продолжал орать молитвы, как оглашенный, размашисто осенять себя крестами и махать кадилом. Когда открыли окна — вся эта нечисть стала в них выпрыгивать, опережая один другого. В этот момент у попика сдали нервы, он прихватил все свои атрибуты, послал девок благим матом и дал деру, предварительно сказав, чтобы они эту колдовскую нечисть к нему в церковь не заносили. На вопрос, а как же там душа, ее очищение и все такое, попик ответил, что покойнице уже ничего не поможет. Правда, денег за обряд не взял, но и заупокойную службу о новопреставленной и сорокоуст за упокой служить в церкви отказался, хотя отказываться права не имел.
День прошел в заботах о похоронах. Подруга ушла домой, муж еще не вернулся из командировки, а уже наступили сумерки, и время близится к ночи… Вроде как, оставлять покойницу, по обычаю, нельзя, да и совестно (помним, что рассказывает мне мама, а ей сама сестра рассказывала). Пошла она, бедная, по соседям просить, чтобы кто-нибудь посидел с ней в доме, возле покойницы. Запаслась в церкви свечками и молитвословом. Решила таким образом отбиваться от нечистой силы (смелая, однако, женщина).
Слух по селу, ясное дело, уже разнесся, но не до всех ушей еще дошел. Вот те самые «уши» она и попыталась обработать, чтобы пришли и посидели с ней. Две какие-то бабки согласились. Двери и окна открыты, в доме холод собачий, сидят в тулупах, валенках, мысль одна: как бы пережить ночь и остаться живыми.
Как только пробило 12 ночи, история повторилась: поднялся вой, хороводы, но только они стали еще интенсивней, поскольку на завтра были назначены похороны. Леденея от холода и ужаса, сестры и бабки честно пытались отвоевать душу покойницы, читая молитвы и сжигая церковные свечи в большом количестве.
Именно в процессе, когда она пыталась это сделать, вокруг них и покойницы появился странный шум, стали падать предметы, и это нечто стало просто прыгать по их головам, спинам и причинить им всяческий вред. Ничего, кроме слов из молитвы «Отче наш», им больше не удалось вспомнить. Тогда в памяти маминой сестры всплыло, что, если не можешь перекреститься или прочитать молитву — нужно материться. Ну, этого добра в словарном запасе каждого — бесперебойно. Девки были в этом плане не девственницы, их как поперло — трехэтажными, с заворотами, так моментально их и отпустило.
Подруга маминой сестры стала рыться в сумке и нашла маленький дорожный молитвослов. Достав его, стала громко читать все, что там написано, не будучи при этом шибко верующей. Когда она начала это громко читать, хотя и давалось ей это очень трудно — и слова не могла произнести, и голос пропадал — вокруг них поднялся такой вой, что волосы вставали дыбом, а по телу бегали мурашки. И тогда это нечто проявилось. Девочки их увидели.
По всем углам комнаты, верхом на покойнице сидели черти. Реальные. Такие, какими их часто описывают очевидцы и многие писатели, например, Гоголь Николай Васильевич. В ужасе обе попытались сбежать из дома. Выйти им не дали даже из комнаты до тех пор, пока не прокукарекали петухи, и не рассвело. Именно так, как писал Гоголь в «Вие». Когда рассвело — черти перестали быть видны, но продолжали издавать шум в этой комнате.
Мамина сестра и ее подруга, опережая друг друга, бежали в церковь за священником, даже бросив открытым дом. Ох, какими же они стали верующими. Перебивая друг друга, стали рассказывать священнику о случившемся и попросили, чтобы он пришел, освятил дом и отпел покойницу. Священник выслушал их, все-таки уточнил, не принимали ли подруги что-нибудь горячительное на грудь, и не поверил им. Взял свое кадило, молитвослов, сменил одежду и пошел с ними в дом, где продолжала лежать покойница.
Совершив необходимые приготовления, зажег большую церковную свечу и начал читать, окуривая кадилом углы этой злополучной комнаты. Девочки стояли у двери, не входя в комнату, оставив попика наедине с покойницей в ожидании, когда он будет вылетать из той комнаты, что, в общем-то, и произошло через некоторое время.
Картина, которая явилась им, следующая: поднялся страшный вой в комнате, и все эти черти прыгнули на священника и вокруг него и гроба стали водить хороводы в буквальном смысле этого слова, корчить рожи. Девки в ужасе попытались смыться еще раз (прошу заметить, что это уже происходило среди бела дня, а не ночью. Видно, свекровь была «коронованная», раз такие экземпляры и в таком количестве явились с ней попрощаться). Смыться не удалось, так как ошалевший сельский дьячок завопил, чтобы его избавили от нечистой силы, и приказал открыть все окна и двери настежь во всем доме, несмотря на то, что на улице была зима. В селах окна еще и заколачивают на зиму, это вам не металлопластиковые, а деревянные.
Мамина сестра стала орать соседу, тот прибежал, с трудом окна открыли. Дьячок обложился всеми необходимыми атрибутами, продолжал орать молитвы, как оглашенный, размашисто осенять себя крестами и махать кадилом. Когда открыли окна — вся эта нечисть стала в них выпрыгивать, опережая один другого. В этот момент у попика сдали нервы, он прихватил все свои атрибуты, послал девок благим матом и дал деру, предварительно сказав, чтобы они эту колдовскую нечисть к нему в церковь не заносили. На вопрос, а как же там душа, ее очищение и все такое, попик ответил, что покойнице уже ничего не поможет. Правда, денег за обряд не взял, но и заупокойную службу о новопреставленной и сорокоуст за упокой служить в церкви отказался, хотя отказываться права не имел.
День прошел в заботах о похоронах. Подруга ушла домой, муж еще не вернулся из командировки, а уже наступили сумерки, и время близится к ночи… Вроде как, оставлять покойницу, по обычаю, нельзя, да и совестно (помним, что рассказывает мне мама, а ей сама сестра рассказывала). Пошла она, бедная, по соседям просить, чтобы кто-нибудь посидел с ней в доме, возле покойницы. Запаслась в церкви свечками и молитвословом. Решила таким образом отбиваться от нечистой силы (смелая, однако, женщина).
Слух по селу, ясное дело, уже разнесся, но не до всех ушей еще дошел. Вот те самые «уши» она и попыталась обработать, чтобы пришли и посидели с ней. Две какие-то бабки согласились. Двери и окна открыты, в доме холод собачий, сидят в тулупах, валенках, мысль одна: как бы пережить ночь и остаться живыми.
Как только пробило 12 ночи, история повторилась: поднялся вой, хороводы, но только они стали еще интенсивней, поскольку на завтра были назначены похороны. Леденея от холода и ужаса, сестры и бабки честно пытались отвоевать душу покойницы, читая молитвы и сжигая церковные свечи в большом количестве.
