Я очень надеюсь, что ты поймешь мое послание и отзовешься. По почте (хоть электронной, хоть обычной) я тебе написать не могу, потому что не знаю, куда писать, и телефона не знаю, и адреса — ты слишком хорошо спрятался. Но мне нужна твоя помощь, нужна так сильно, что я несколько недель ломал голову, как выйти на связь с человеком, который не хочет, чтобы его беспокоили, и к тому же чертовски хорошо умеет прятаться. И, представляешь, я нашел способ!
Добавить в моё избранное
39 мин, 48 сек 5555
В школе не лучше. Егор — который Тарасов, а не олигофрен Кириченко из 8 «Б» — нашел себе новую забаву, соответствующую уровню его интеллекта: красть у меня вещи и прятать где-нибудь в классе. А потом ржать, наблюдая, как я ищу.
Все остальные тоже вместе с ним ржут — радуются, что Тарасов к ним не лезет. Нора попробовала было заступиться, но ее оборвала шайка Аньки Красиной: они у нас типа женская элита.
Как ни странно, от заступничества Норы Гараевой мне стало еще хуже. Во-первых, жалость, она унизительная какая-то… Во-вторых, Нора у нас такая же «отверженная», как и я, если не хуже. Мать у нее пьет горькую, отца нет и не было никогда, сама Нора ходит в одном и том же который год… Заступничество от такого персонажа, как Нора, вызвало у нашей классной «элиты» буйный восторг. Егор начал орать, что мы с ней, наверное, трахаемся после уроков, и под дружный смех всего класса спрашивал, на что похож «лоховской» секс. Недаром мы за одной партой сидим вот уж сколько лет, должно между нами что-то быть.
Я притворялся глухим — самая лучшая стратегия. Когда-то давно я чего-то рыпался, даже подрался с Тарасовым в первый год своего обучения в «сороковке». Егор тогда сразу позвал дружков, и меня отделали по полной программе, до сих пор на щеке шрам.
После этой драки он меня прессовал по полной. Особенно когда понял, что жаловаться я никому не собираюсь. Папа тогда был жив, и расскажи я ему… Но нет, я не рассказал.
Сейчас Егор уже не так злобствует. Глядишь, к концу обучения, если доживу до тех времен, и вовсе отстанет, сволочь.
Боже, как я ненавижу свою жизнь!
Среда, 8 апреля.
Казалось бы, куда уж хуже, но хуже может быть всегда. Сижу сейчас в своей комнате, за окном ночь, лампу включил настольную, слабенькую, чтоб Илья не заметил, что я не сплю.
Начну, пожалуй, по порядку.
Илья месяц назад сделал мне подарок на день рождения — раскошелился на довольно дорогой пенал и после этого решил, что теперь я по гроб ему обязан. Дескать, ничего ему для меня не жалко, а я — неблагодарная скотина — должен это ценить и всегда помнить. Собственно, я уже об этом писал, но теперь меня так трясет, что лучше занять себя писанием, пока чего-нибудь не натворил.
Вчера этот дебил Егор опять решил развлечься за мой счет и стащил пенал. Спрятал где-то в шкафчиках в кабинете химии — последний раз я видел пенал там. Самое плохое — то, что пропажу я не заметил. Пришел домой, а отчиму вечером приспичило выполнять отцовский долг (в его понимании, конечно). Потребовал показать дневник, оценки, домашние задания и прочую канитель.
И заметил же, гад, что нет пенала!
Что тут началось!
Илья заводится с пол оборота. Секунду назад был человек как человек, а тут — глаза вытаращенные, рожа красная.
— Ты его продал, что ли? — кричит.
— Или на сигареты обменял? Куришь, небось? Ну-ка посмотри на меня, куришь?! Я ему подарок… дорогой… а он… И хлестнул меня ладонью по щеке. Больно… Я отскочил к двери, щека горит, сердце трепыхается. Страшно до ужаса: Илья не раз меня лупцевал. Это дело он любит и умеет.
Как назло, мать на дежурстве в больнице, заступиться некому. Хотя она и не особо заступается, Илья и на нее может погнать; он кабан здоровый, с ним и вдвоем не справишься.
— А ну иди сюда! — орет отчим, не вставая со стула.
— Кому говорю?!
— Я его не продавал! — пискнул я. Хотел поуверенней сказать, но когда перед тобой тип вроде Ильи, остатки мужества куда-то испаряются.
— Это Егор спрятал в кабинете, а я не заметил… Самому противно стало от этого детского лепета. Но что поделать? Хорошо, хоть не разревелся, к горлу уже подбирался комок, и в носу засвербело. Думаю, из квартиры выбежать? Так на улице холодно, надо одеться, а одеться не успею — это факт.
Отчим стал подниматься, медленно и грозно, — так поднимается дерьмо в засорившемся унитазе.
— Я его принесу! Прям щас! — пищу я.
Илья слегка успокоился. Видно, поверил, что его драгоценный подарок никто никому не продавал. Посмотрел в окно — там темень.
— Сейчас, что ли? — усомнился он.
Ну надо же! Он за меня волнуется, что ли? Охренеть!
— Прям сейчас! — говорю я.
— Туда-обратно через парк, минут пятнадцать, не больше!
Отчим еще повыделывался, потом кивнул. Пенал ему дороже пасынка, уверен. Да и школа в двух шагах, прямо за парком. Парк небольшой, хоть и старый, менты там регулярно шныряют, поэтому всякая неприличная публика бывает там редко.
В общем, я оделся и вышел из квартиры. На улице холодно и сыро, днем дождь прошел, изо рта пар.
Вышел со двора нашего многоквартирного дома, прошел полквартала и возле недостроенного супермаркета свернул в парк. Там темень жутчайшая, только вдоль центральной аллеи светят матовые фонари.
